Тринадцать

– Я не могу по телефону, Татьяна Николавна, потому что мне нужно видеть глаза живого человека, который меня слушает и который понимает, что я говорю. Мне хочется, чтобы вы приехали. Я встречу вас во дворе. Вы сможете подъехать прямо сейчас?

Сказав это, он затаил дыхание.

«Ну, сука, давай рожай быстрее, или я сам к тебе приеду!»

Мучительно долгая пауза, при которой обычно сжимаешь большой палец, кусаешь губы, зажмуриваешься, считаешь до десяти или вспоминаешь, как в детстве тырил яблоки в чужом саду или запускал бумажного змея… Но Костя в эти минуты не испытывал ничего романтического, он лишь мысленно проговаривал ругательства, вызывая в голове образ этой женщины…

О, эта женщина! Если приглядеться, уже не так молода, как иным хотелось бы, но весьма очаровательна, свежа и легка. У нее было необходимое для удачливого психотерапевта сочетание внешних и внутренних данных, у нее есть опыт, и у нее есть шарм. Черт возьми, а ведь он почти влюбился в нее! На самых первых сеансах, к которым его склонила обеспокоенная мать, он любовался этой дамой, с любопытством и тайным вожделением разглядывал ее ноги и декольте… он представлял себе невесть что, запираясь в своей комнате и предаваясь самоудовлетворению по вечерам. О, если бы ему дали чуть-чуть времени и проявили чуть-чуть внимания – он, пожалуй, смог бы что-то слепить из себя, чтобы стать интересным для таких женщин, как она.

Но времени ему не дали. Вместо этого размазали по приборной доске красной «хонды», оплевали и выбросили, как вчерашнюю газету, в которой успели прочесть только колонку анекдотов и астрологический прогноз. Да, вот так мы выполняем свою работу, и вот так мы отрабатываем свои гонорары…

Сука.

– Татьяна Николаевна? – взмолился он. – Мне очень-очень нужно с вами поговорить. Приезжайте.

Она сломалась.

– Хорошо, Костя. Но я смогу только минут через сорок. Нормально?

– Вполне! – Он едва сумел скрыть радость. Свою истинную радость. – Я буду ждать вас. Спасибо!

Она положила трубку, не попрощавшись.

Константин отключил у телефона звук и спрятал аппарат в карман брюк. Очень ненадежный карман, из которого у него постоянно все выпадало. Мать говорила, что когда-нибудь он потеряет ключи или еще что-нибудь важное, но Костя не мог покончить с привычкой носить самые необходимые вещи в карманах.

2…

Напряжение нарастало. Михаила начинало подташнивать, а это верный признак того, что затевается что-то весьма мерзкое. Желудок никогда его не подводил. У нормальных людей этот орган был встроен в пищеварительную систему и выполнял хотя и очень важные, но обыденные функции, а у Михаила желудок был «сейсмическим датчиком».

Короче, ему захотелось блевануть, и он едва не выскочил из маршрутного такси на ходу всего за пару сотен метров до остановки. Когда ему казалось, что содержимое желудка – всего-то один бутерброд, шоколадный батончик и чай со сливками – уже готово наполнить его рот, машина остановилась. Миша выскочил из салона и пулей метнулся за остановочный киоск «Роспечати».

Там его основательно прополоскало.

Черт возьми, почему, почему организм не выбрал какие-то другие формы реакции?! – в тысячный раз мысленно сокрушался Миша, разглядывая натюрморт на асфальте. Ведь можно же было посылать, например, легкую головную боль, какое-нибудь покалывание в мошонке или элегантный нервный тик. Ах, как это было бы эффектно – как в каком-нибудь триллере в мягкой обложке! Все лучше, чем обильная рвота на ровном месте!

Нет, блин!..

На решение этой проблемы ушло минут десять. Миша пошел дальше, только когда его окончательно отпустило, и теперь по мере приближения к дому номер тринадцать его уже не колбасило, как раньше.

Зато, судя по всему, колбасило дом. Он увидел это издалека. Свет горел почти во всех окнах – такого Мише видеть еще не доводилось. Исключение составляли пустующие квартиры, а таковых насчитывалось всего-то штук пять-шесть. Черные дыры их окон совсем не портили общего впечатления.

– Ты это видал?! – спросил у Миши Владимир Петрович, сидевший все на том же гимнастическом бревне.

– Раньше – никогда, – ответил Миша. – Что происходит?

– Все дома, вот что происходит! Буквально все, ты понимаешь, Миш! Или у меня галлюцинация?

Он с надеждой посмотрел на него. Кроме надежды, Михаил увидел в его глазах испуг и мольбу поскорее все это закончить. «Мама, давай уйдем отсюда!» – назывался бы этот взгляд, не будь Владимир Петрович убеленным сединами взрослым мужчиной.

– Нет, не галлюцинации. Я это тоже вижу. И они – тоже.

Он кивнул в сторону улицы. Немногочисленные прохожие таращились на эту невиданную картину, очевидно, полагая, что жители дома готовятся к празд–нованию Дня города и репетируют праздничную иллюминацию.

– Ты что-нибудь чувствуешь? – подал голос Владимир Петрович. Новый вопрос и новая надежда…

Миша вздохнул. Ни черта он еще не чувствовал, и это бесило больше всего. Он ведь может и опоздать!

– Еще не время, – уклонился он от прямого ответа. – Когда будет нужно, я скажу.