Трильби

Прошло почти пять лет с тех пор, как мы расстались с Таффи и Лэрдом на Северном вокзале в Париже и пожелали Маленькому Билли, его матери и сестре счастливого пути в Девоншир. Бедный страдалец долго отдыхал там, ничего не делая, стараясь вернуть утраченные силы и энергию, чтобы двигаться дальше по столь прекрасно начатому пути. Картина его принесла ему первый и вполне заслуженный успех, что, возможно, также содействовало его выздоровлению.

Многие из моих читателей помнят его блестящий дебют в Королевской академии на Трафальгар-сквере со ставшим теперь знаменитым полотном «Девушка с кувшином». Помнят они также, как картина трижды перепродавалась в утро закрытого просмотра, в третий раз за тысячу фунтов, — в пять раз больше, чем он сам за нее получил. В те дни считалось, что это большие деньги за картину размером в два фута на четыре, а к тому же начинающего художника.

Я прекрасно понимаю, что такое вульгарное мерило вовсе не критерий для настоящей ценности этой картины. Она известна теперь всему миру и в прошлом году была продана у Кристи (более чем через тридцать шесть лет после ее написания) за три тысячи фунтов.

Тридцать шесть лет! Испытание временем, конечно, несравненно больше говорит о значимости этого художественного произведения, чем пошлая денежная мера даже и в три тысячи фунтов.

«Девушка с кувшином» сейчас находится в Национальной галерее, так же как и другое полотно, «Лунные часы», написанное той же рукой. Они висят рядом, и все желающие могут увидеть первую и последнюю из его картин — цветущую юность и зрелость его таланта.

Он прожил недолгую жизнь, и ему очень повезло по сравнению с другими художниками, чьи произведения, возможно, тоже бессмертны, — он испытал успех на первых же порах. И успех этот был очень большим и чрезвычайно для него лестным.

Начавшись, как и полагается наверху, в среде его соратников, по искусству, слава его, проникнув быстро к ниже стоящим, широко распространилась в самых разнообразных кругах общества. Она прошла через фильтр нападок, подлости и грубых оскорблений, вполне достаточных, чтобы очистить ее от всяких подозрений в неустойчивости и низкопробности. Существует ли лучшее дезинфицирующее средство, чем глубокая ненависть обывателя? Существует ли на свете более нежная, более приятная, более целительная музыка, чем звук обывательского голоса, задыхающегося от ярости?

Да! Это отличные звуки! Как сказал бы Свенгали: «Настоящий крик души!»

А потом, когда широкое признание повлекло за собой крупных покупателей и большие деньги, начался, как всегда, печатный вой бездарных тупиц, «злобный крик уязвленных людей», — людей, которые всецело посвятили себя искусству, рассчитывая стать преуспевающими и самодовольными толстосумами, и вдруг обнаружили, что не умеют рисовать. Понимая что создать себе имя в живописи им никогда не удастся, они в конце концов неизменно обращаются к писанию статей против тех, кому это удалось, — и каких статей!

Писать, шипя и брызгая слюной, язвительные статьи о своих более удачливых товарищах по профессии и о тех, кто ими восхищается, — нечистоплотно и некрасиво. Но, увы! очевидно, это очень легко и многим доставляет большое удовольствие. Для этого не нужны знания, вкус, талант, ум, юмор, даже не требуется особой грамотности. Но зато это хорошо оплачивается, достаточно хорошо, чтобы имело смысл основать и издавать журнал, например, где все это будет печататься! Это похоже на фабрикацию порнографических открыток. Кое-кто из нас рассматривает их, смеется и даже покупает. Приобретать эти открытки — достаточно скверно, но производить их — просто отвратительно!

Какой-нибудь несчастный кастрат с надтреснутым сопрано (сохранились ли еще такие?), выгнанный из хора папы римского за то, что он не может взять ни одной верной ноты, — представьте себе, как он визжит, в бешеной ярости негодуя на таких певцов как Сантли, Симз Ривс, Лаблаш!

Бедное, безбородое, жалкое создание неопределенного пола! Почему бы тебе не уйти от людей куда-нибудь подальше, где бы ты мог по крайней мере скрыть от всех твой горестный недостаток и сохранить его в тайне! Разве в Стамбуле не осталось гаремов для таких, как ты, где бы ты мог убирать, чистить и взбивать женские постели, выносить помои, охранять и запирать двери и окна, заниматься сплетнями и завоевывать доверие и расположение паши? Даже такое занятие достойнее и чище, чем угождать за плату самым низким инстинктам, потворствовать мерзкому удовольствию, которое мы испытываем (некоторые из нас), видя, как забрасывают грязью, дохлыми кошками и тухлыми яйцами тех, которыми мы не можем не восхищаться, — втайне завидуя им!

Все это красноречие направлено к тому, чтобы объяснить, что Маленький Билли подвергался весьма сильным нападкам и справа и слева, так же как и неумеренному восхвалению. Но и хула и похвала стекали с него, как вода с дубленой кожи.