Трильби

Лэрд тоже послал ей большое письмо, полное выражений преданной дружбы и искренних пожеланий. Оба писали, что они надеются на скорую встречу, когда пройдет первая горечь ее страдания, и верят, что старые, дорогие для всех отношения восстановятся.

После этого, унылые и подавленные, они отправились в кафе «Одеон», где молча позавтракали хорошим омлетом и запили его стаканом крепкого вина.

В этот вечер они засиделись допоздна за чтением. Без Маленького Билли, такого прекрасного слушателя, разговор как-то не клеился — иногда двух человек недостаточно, чтобы составить веселую компанию.

Внезапно они услышали, как кто-то с грохотом взбегает по темной лестнице; дверь распахнулась, и в комнату, как смерч, ворвался задыхающийся, обессиленный Билли, почти потерявший от волнения дар речи.

— Трильби! Где она?.. Что с ней?.. Она убежала… О! Какое письмо она мне написала!.. Мы должны были обвенчаться… в посольстве… моя мать… она вмешалась… и этот проклятый старый осел… эта скотина… мой дядя!.. Они были здесь! Я все знаю… Почему вы не заступились за нее?..

— Я заступился… как умел. Сэнди не выдержал и удрал.

— Вы заступились за нее… вы… О, вы согласились с моей матерью, что Трильби не должна выходить за меня замуж! Вероломные друзья — вот кто вы такие. А она ангел, она слишком хороша для таких, как я, — вы сами это знаете… А… а ее общественное положение и тому подобное — отвратительная чепуха! Ее-отец был таким же человеком, как мой… и вообще, какое мне дело, черт возьми, до ее отца?.. Мне нужна она, она, она — она, говорю вам… Я не могу жить без нее… Я должен вернуть ее… я должен ее вернуть… вы слышите? Мы хотели поселиться в Барбизоне… на всю жизнь… и я писал бы потрясающие картины… как другие тамошние художники. Кто интересуется их общественным положением, хотел бы я знать… или происхождением их жен? К черту общественное положение!.. Ведь мы всегда так считали, всегда! Художник должен удалиться от светской суеты, стать выше всех этих ничтожных, пустых мелочей… уйти с головой в свою работу. Как же! Общественное положение! Ведь мы без конца повторяли, что это зловонная, мерзкая ерунда, от которой тошнит, от нее нужно бежать за тридевять земель… Значит — говорить одно, а делать — другое?.. Любовь превыше всего, она уравнивает всех и вся — любовь и искусство… и красота! Перед такой красотой, как у Трильби, уничтожаются все различия, все ранги. Мой ранг тоже! О господи! Я не нарисую ни одного штриха, пока не верну ее… Ни одного, никогда, никогда, я вам говорю! Я не могу, я не хочу!..

Бедный мальчик не умолкал. Он пришел в неистовство, расшвыривал стулья и мольберты, кричал и задыхался, обезумев от возбуждения.

Друзья пытались успокоить его и заставить себя слушать, старались доказать, что не только общественное положение делало ее неподходящей для него женой, будущей матерью его детей, и т. д.

Ничто не помогало. Он все больше терял над собой власть, речь его становилась бессвязной, он заикался так, что страшно было его слушать, жалко было на него смотреть!

— О господи, разве вы оба так безупречны и безгрешны, что смеете забрасывать камнями бедную Трильби! Какой позор, какой страшный позор, что для мужчины одни законы, а для женщины совсем другие… Бедные, слабые женщины… бедные, нежные, любящие создания, их всегда преследуют мужчины, мучают их, губят и топчут. О, как я страдаю, как я страдаю! — Он задыхался. Вдруг он вскрикнул и в припадке упал на пол.

Послали за доктором. Таффи в карете помчался в гостиницу за его матерью. Бедный Билли был без сознанья. Сэнди и мадам Винар раздели его и уложили в постель Лэрда.

Пришел доктор, вскоре приехали и миссис Багот с дочерью. Болезнь оказалась очень серьезной. Пришлось вызвать еще одного врача. В мастерской приготовили постели для двух убитых горем женщин. Так закончился канун того дня, который, по-видимому, должен был стать днем свадьбы Маленького Билли.

Припадок был эпилептического характера и перешел в воспаление мозга с различными осложнениями. Болезнь была изнурительной и долгой. Прошло много недель, прежде чем миновала угроза смерти, и выздоровление было также утомительным и долгим. Казалось, Маленький Билли в корне изменился. Он лежал безмолвный, ко всему безучастный, и никогда не произносил имени Трильби, не считая одного раза, когда спросил, не вернулась ли она, знает ли кто-нибудь, где она живет, и писала ли она кому-нибудь.

Нет, не писала. Миссис Багот считала, что лучше не говорить ему о письме Трильби, и Таффи с Лэрдом согласились с ней, полагая, что ничего хорошего это сообщение Билли не принесет.

Мать Маленького Билли горько упрекала в душе «эту женщину», считая ее виновницей всех несчастий, но так же горько она упрекала и себя за эту несправедливость. Это были тяжелые для всех дни.

Но их подстерегало еще большее несчастье.

Однажды в феврале к Таффи и Лэрду в их временную мастерскую, где они работали, пришла Анжель Буасс. Она была крайне взволнована.