Триггеры

Сама Сьюзан не знала этого термина, но другие знали и поделились с ней. Групповой разум: коллективное сознание, совокупная воля бесчисленных людей, каждый из которых по-прежнему обособлен, индивидуален, но при этом также связан, включён в сеть. В отличие от улья с его взаимозаменяемыми рабочими пчёлами объёдинённые люди образовывали мозаику, в которой каждый камешек — драгоценность, каждый элемент ценен, ни один из них не отбрасывается и не игнорируется.

Мир продолжал вращаться. Заря разгоралась над Оттавой и Рочестером, штат Нью-Йорк; над Питтсбургом, штат Пенсильвания; над Атлантой, штат Джорджия. Квадратики разделялись так быстро, что, казалось, они мерцают.

Она подумала об автодорогах и мириадах водителей на них. Те из них, что хотели ехать, были — термин, который она почерпнула из памяти Сингха — возбуждающими сигналами. Те, кто рекомендовал подождать, были тормозящими сигналами. И в подлинной демократии, большей, чем Вашингтон или любое другое место когда либо видело или стремилось достичь, возбуждающие и тормозящие сигналы складывались, и целое — коллектив, гештальт — действовало или бездействовало в соответствии с результатом.

Первый утренний луч увидели в Садбери, Онтарио, и в Сагино, Мичиган; в Индианаполисе, Индиана, и в Мемфисе, Теннесси. Миллионы новых голосов вливались в хор.

Но ведь, думала Сьюзан, вид не может существовать в такой форме. Индивидуальная воля необходима. Индивидуальная воля — это то, что делает жизнь достойной того, чтобы её прожить.

Индивидуальная воля позволила кому-то попытаться меня убить.

Индивидуальная воля сделала возможным надругательство надо мной.

Индивидуальная воля позволила кому-то убить моего ребёнка.

Индивидуальная воля позволила кому-то взорвать бомбу в моём городе.

Солнце вставало над Грин-Бей, штат Висконсин; над Колумбией, штат Миссури; над Далласом, штат Техас. Дневной свет распространялся по континенту. Теперь взаимосвязанными оказались десятки миллионов. И с каждой новой секундой новые, ещё не включённые в сеть люди поворачивались лицом на восток, в сторону зари, в сторону нового дня, и вспоминали десятки, тысячи подобных восходов в то время, как Земля продолжала вращаться.

В любой отдельно взятый день около 150000 человек умирает; практически все — от естественных причин. Когда застрелили Джоша Латимера, только Дженис Фалькони была с ним связана. Но сейчас за каждым умирающим стояли миллионы связанных с ним. По мере того, как жизнь утекала из них, гештальт отчаянно старался удержать связь с исчезающим индивидом: сначала с этой женщиной, потом тем мужчиной, затем — какая трагедия — с этим ребёнком. Привлекая внимание миллионов, под пристальным наблюдением множества каждая смерть изучалась в подробностях и рассматривалась, как она есть: постепенный распад личности. Личность не пропадала сразу вся, не перемещалась отсюда туда, не уходила в какое-то другое место. Она просто распадалась, рушилась, разлагалась, и в конце концов исчезала.

И поэтому большинство, неохотно и печально, начало признавать то, что меньшинство знало уже давно. Мёртвые не уходят в мир иной; они просто перестают быть.

Но они, по крайней мере, уже никогда не будут забыты.

Глава 51

«Птеранодон» — воздушный командный пункт — продолжал свой полёт на запад во тьме; внизу плескались чёрные воды Тихого океана.

Сьюзан Доусон — физическое тело агента Секретной Службы — по-прежнему находилась в офисе президента в Кэмп-Дэвиде. Лишь недавно её сгибало вдвое от боли, но она научилась изгонять её из головы.

Элисса Сноу — опять же, физическое тело, носящее это имя — ухаживала за телом по имени Сет Джеррисон, которое также испытывало сильную боль.

Сьюзан ощущала себя одновременно внутри и вне собственного тела, и в голове всплыло то, что Сингх знал о памяти наблюдателя и участника: иногда вы помните вещи так, как видели их своими глазами, а иногда вы в своих воспоминаниях видите себя самого, словно бы наблюдаемого со стороны. Но у неё это было одновременно. Она смотрела на доктора Сноу — и смотрела на себя, смотрящую на доктора Сноу — и видела по глазам Элиссы, что та испытывает точно такое же раздвоение.

Лицо президента было полем битвы — оно искажалось гримасами, которые тут же подавлялись. Сьюзан некоторое время следила за ними с обеспокоенным интересом, но потом на лице Старателя отобразилось неестественное спокойствие, словно теперь он черпал силы из связанных разумов.

— Боже мой, — сказал он. — Это чудесно.