— Конечно, сынок. — Егор вытащил из машины толстое одеяло и неторопливо пошёл за дочерью.
— А если не придёт?
— Сегодня полная Луна, так что обязательно.
Внутри голема было гораздо темнее, чем снаружи. Экзорцист расстелил одеяло на траве, перед валуном, щёлкнул пальцами, на нескольких каменных плитах зажглись фонари. Стало даже уютно.
— А почему она только в полнолуние приходит?
— Потому что ей здесь тяжело в другие ночи. А в дневное время ещё тяжелей.
— А она про нас помнит, когда там?
— Не знаю, сынок. Спроси у неё сам.
Тоня плюхнулась на одеяло:
— Пап, а пап. А почему ты не остаёшься?
— Так места ведь мало внутри. Я потом, может, загляну, если успею до её ухода. Да и не хочу вам мешать общаться.
Егор уколол себя в палец, размазал кровь по валуну, потрепал сына по волосам, подмигнул дочери, вернулся в машину и прикрыл глаза, надеясь подремать полчаса.
О детях он не беспокоился — знал, что они в полной безопасности.
Малыши уже знали, что последует дальше, поэтому спокойно наблюдали, как развалины расширяются, расходятся в стороны, как сверкает отцовская кровь в жертвеннике, как поднимается сильный, но тёплый ветер, как за большим камнем с буквами, которые они ещё не учили, сгущается лиловый туман.
Первой, как и всегда, появилась собака. Огромная, с быка, она, заметив детей, тут же уменьшилась до нормальных размеров и бросилась облизывать лица. Тоня от такого активного проявления любви зафыркала и засмеялась. Псина тут же легла на спину, растопырила лапы и подставила живот. Дети, толкаясь, стали её почёсывать.
А потом из тумана появилась огромная медведица. Человеческие глаза, светлая шерсть, длинные, острые когти.
Медведица встала на задние лапы и, недовольно ворча, пошла на детей. Тоня оставила в покое собаку, протянула ручки:
— Мама!
Обнимала малышей уже обычная плачущая женщина.