Тридцатник, и только

С благоговением Диг поставил диск и нажал кнопку. Для различных ситуаций существовала различная музыка. Рабочая музыка («Радиохед», Трэвис, «Мэникс» ), музыка для ванны ( Пол Вестерберг, Пол Уэллер), музыка для приготовления еды и мытья посуды («Блонди», «Абба» времен 70-х), музыка для секса («Портисхед», Крис Айзек, Дин Мартин), музыка для танцев (саундтрек к «Лихорадке субботним вечером» и любой северный соул) и, наконец, музыка для уборки. Когда же грязь скапливалась в столь немыслимых количествах, как сейчас, для ее разгребания годился только один человек.

Единственный.

Божественный.

Джеймс.

Браун.

Начали!

Диг крутанул ручку громкости, но меру по части дицебеллов он знал: безделушки не должны падать с полок. И принялся за дело.

Диг любил прибираться, это было одним из его любимейших занятий. Но сейчас он испытывал некоторую неловкость: странно было подбирать крошки и ошметки чужой жизни. Ошметки, чье место — на полках и в шкафах в доме, где он никогда не бывал, в городке, которого он никогда не видал, и крошки, по большей части являвшие собой нижнее белье.

Дигби по-прежнему трясся под батареей и наблюдал, как Диг старательно складывает сшитые на заказ брюки, свитера, джинсы и кашемировые джемперы. Конец первой серии. Продолжение следует: мелочевка. Донна Каран, Маркс и Спенсер, Томми Хилфайджер[10]. Диг притворялся, что не интересуется белым трикотажным бельем Дилайлы, сворачивал его небрежно, словно старые носки. Он держался так, будто кто-то пристально следит, не проявятся ли в Диге замашки слюнявого извращенца. Затем он собрал кружки, тарелки, стаканы с водой и отнес их в раковину. Скатал одеяло и сунул его в стенной шкаф вместе с подушками. Свернул софу, возвратив ей уютную округлость, поднял подушки с пола, взбил их от души и выложил в аккуратную линию — уголок на уголке.

Отступив на шаг, полюбовался плодами рук своих и, пошире разинув рот, взял в дуэте с Джеймсом Брауном самую высокую ноту. Здорово!.. А куда же девать стопки одежды от элитных модельеров? На глаза попался объемистый чемодан, стоявший в углу. Диг выволок его на середину комнаты, распахнул — и замер. На дне чемодана валялись бумаги, куча бумаг. Отдельные листы в прозрачных пластиковых папках. Записные книжки. Кожаные папки. Письма.

Ключи к тайнам.

И опять Диг повел себя так, словно в его квартире была установлена видеокамера: он притворился, будто не замечает бумаг. Нет, думал он, я не из тех, кто копается в чужих вещах, спасибо, но это не мой стиль.

Он понадеялся, что на воображаемых соглядатаев, дежуривших за воображаемыми мониторами, его сдержанность произведет похвальное впечатление.

Сдвинул бумаги, чтобы освободить место для одежды, но пока он укладывал одну вещь за другой, взгляд его невольно уткнулся в письмо, лежавшее сверху. Официальное письмо на плотной белой бумаге.

Диг быстро пробежал его глазами.