Тридцатник, и только

— Но ведь ко мне не каждый день клеятся, — произнесла она наконец. — Надо пользоваться возможностями, которые подворачиваются не так уж часто.

— Да ладно тебе! За последние десять лет ты и недели не оставалась одна, и с каждым парнем встречалась не больше двух-трех месяцев. Вот и прикинь.

— Ну конечно, — фыркнула Надин, — разумеется! Как же я забыла, что беседую с ведущим в мире экспертом по взаимоотношениям! Как же я забыла, что беседую с мужчиной, которому в восемнадцать лет разбили сердце и с тех пор он в него никого не впускает. С мужчиной, который не знает фамилии последних шести девушек, побывавших в его постели, который полагает, что любовная связь — это однажды переспать, для которого свидание — милое, но необходимое занудство и который проснулся сегодня утром рядом с семнадцатилетней девчонкой!

Пожилой мужчина за соседним столиком, медленно и без удовольствия жевавший пережаренный ростбиф в застывшей подливке, бросил на Дига взгляд, исполненный глубокого восхищения, а молодая пара в углу оторвалась от газет и украдкой повернула головы, чтобы взглянуть на отъявленного педофила. Диг покраснел.

— Согласен, — зашептал он, — но по крайней мере я их не обманываю, по крайней мере, они знают, на что идут. Я не даю им ложной надежды. А кроме того, столь юным девушкам и не нужны серьезные отношения. Не то что вам.

— Вам? Кому это «вам»?

— Вам, — уточнил Диг, тыча в Надин пальцем, — женщинам за тридцать.

Надин закатила глаза.

— Только не надо про возрастные заморочки! — простонала она. — Сил нет спорить с похмелья. И между прочим, мне не за тридцать, мне тридцать ровно.

— А какая разница?

— А такая: тридцать — это всего лишь точка в конце третьего десятка, и пока не исполнится тридцать один, тебе еще за тридцать не перевалило. Но я не об этом хочу сказать. Уж кому-кому, но не тебе наставлять меня на путь истинный. Ты самый симпатичный парень, каких я знаю, и когда-нибудь из тебя получится потрясающий муж. Но сейчас на тебе, как на сигаретных пачках, надо бы печатать предупреждение: «Вредно для здоровья».

— Хорошо, хорошо, — улыбнулся Диг, — мы оба друг друга стоим. Ты с треском выгоняешь вполне приличных мужчин за то, что они пьют не из тех кружек, а я — Джерри Льюис[1] Кентиш-тауна… Давай честно признаем: мы оба раздолбаи.

— О господи, Диг, да ты посмотри на нас! Нам обоим по тридцать — мы слишком стары, чтобы оставаться раздолбаями. В нашем возрасте люди обзаводятся семьями. У моей матери в тридцать лет было двое детей; я же, если не ошибаюсь, сама до сих пор ребенок. Что случилось с моими биологическими часами? Куда они подевались? Почему я их не слышу и не вижу? Наверное, если бы слышала и видела, я бы более придирчиво отбирала кавалеров, потому что подсознательно искала бы хорошую наследственность, этакого охотника-добытчика, донора спермы, а не просто удовлетворяла бы свое тщеславие.

— А я бы искал хорошую добрую крутобедрую бабу, способную рожать без продыху, а не гонялся бы за недоразвитыми полоскогрудыми андрогинами с проколотыми пупками.

— Чем мы занимались последние десять лет, Диг? Кончено, у меня нет иллюзий насчет вечной любви, но мы к ней даже на шаг не приблизились. Ни у тебя, ни у меня ни разу не было длительных отношений. Другие на третьем десятке набираются ума-разума, постигают науку любви и взаимоотношений. Мы же с тобой ходим по кругу и ничего не постигаем и не набираемся. Мы жалки… А что, Диг, если нам притвориться, сделать хотя бы вид, будто мы ищем партнера для обзаведения детьми, даже если это и не совсем так? Возможно, тогда мы станем выбирать с большим смыслом.

— Но мне не нравятся крутобедрые женщины.

— Ох, не говори глупостей! Не обязательно иметь широченную задницу, чтобы родить ребенка. Посмотри на Памелу Андерсон: если судить по ее виду, так она и одежную вешалку не смогла бы произвести на свет, а у нее двое детей… Нет, все дело в установке, в личной позиции. Думаю, стоит попробовать, Диг. Оглядись вокруг. Видишь, например, ту девушку? — Она указала на симпатичную женщину лет под тридцать, сидевшую в одиночестве за тарелкой с мясным сандвичем. — Хорошенькая, чудесные волосы, стройная и, весьма вероятно, одинокая. Спорим, если ты ее пригласишь куда-нибудь, она согласится.

— Да, но почему? Почему она одинока? Если она такая вся из себя замечательная, то почему жует сандвич одна, а не в компании?