Тридцатник, и только

Диг тяжело вздохнул и опустился на корточки. Поднял с пола изуродованный журнал и прижал его к груди.

Возвращайся домой, Надин, шептал он, возвращайся поскорее.

Глава сорок вторая

Надин сгрузила чемоданы и алюминиевые саквояжи с оборудованием на тротуар и подозрительно оглядела свой дом.

В пасмурном хмуром Лондоне солнечная, кипевшая жизнью Барселона казалась далеким прошлым. Соседская кошка запрыгнула на ограду, приветствуя Надин, и та ласково взяла всклокоченное животное на руки и занесла в подъезд, где та могла обсохнуть и дождаться хозяев с работы.

Надин нащупала ключ в кармане и затаила дыхание. За выходные она успела довести себя до полного психоза, воображая, что могло приключиться с ее домом. Ей мерещилось пролитое вино, разбитые зеркала, разгульные вечеринки и наряды полиции. Чушь, конечно, она понимала, что накручивает себя. В том же три дня кряду убеждали ее Пиа и Сара.

— Не будь дурой, — твердили они, — и не заводись. С квартирой все будет в полном порядке. Фил уже, наверное, вернулся домой, — утешали они. — В худшем случае ты не досчитаешься пары коробок с кукурузными хлопьями, ну и, возможно, он прикончит туалетную бумагу. Не дергайся.

Снова и снова они принимались обсуждать фиаско под названием «Звонок Дигу». Это их куда больше интересовало, на глазах Пиа разыгрывалась мыльная опера — живьем! Девушки были убеждены, что Надин поступила правильно, особенно Сара, которая заварила все это безобразие и уже прикидывала, что наденет на свадьбу. Они не давали ей прохода, уговаривая опять позвонить ему.

— Не выйдет, — упиралась Надин, — и не надо меня уговаривать. Я больше никогда не позвоню Дигу. Никогда, понятно?

Однако у нее созрел план. Она придумала, как выбраться из кошмара, в котором увязла. Если Диг когда-нибудь позвонит ей — в жизни и не такое случается, — она скажет, что поспорила подружками на желание и проиграла, и в наказание они заставили ее позвонить ему и наговорить глупостей о его члене.

Отговорка конечно фиговая, но лучше, чем ничего. К тому же, мужчины, подозревала Надин, в принципе не желают принимать всерьез болтовню пьяных женщин. А потому Диг скорее всего пожмет плечами и поверит ей на слово, как евангелию. И подумает: «Женщины… все они чокнутые, понятное дело».

Но на звонок Дига надежды оставалось мало. Зачем ему звонить ей? Она обругала его новую девушку, напилась, разбушевалась и слегка тронулась умом — все это выглядит очень непривлекательно.

— Ах да, — скажет Диг через многие годы, — Надин. Хорошая была девушка. Мы очень дружили. Но пришлось с ней расстаться, когда она стала совершенно неуправляемой. Бедняжка Надин. Печально. — И он пожмет руку Дилайлы, бросит на нее слегка грустный, но исполненный облегчения взгляд, и оба молча возблагодарят бога, за тот день, когда они исключили сумасшедшую Надин из своей идеальной, безмятежной, чистенькой жизни.

Сжав челюсти, Надин вонзила ключ в замочную скважину.

Все будет хорошо, говорила она себе. Просто замечательно. И с квартирой, и с ее жизнью. Все будет отлично… Она набрала в легкие побольше воздуха, чтобы успокоиться и поверить в будущую замечательную жизнь, затем медленно повернула ключ и открыла дверь.

Включила свет в холле — и зажала рот рукой.

Тоненький полузадушенный вопль просочился сквозь пальцы.

Миллион мыслей разом пронеслось в ее голове, пока она впитывала новую реальность разгромленной прихожей, и самой назойливой мыслью была такая: нет, это невероятно. Это мираж, зрительный обман, подготовленный предыдущими тремя днями непрерывного психоза. Мираж. Точно, это мираж.

Утешительная мысль продержалась не более секунды под натиском мстительной реальности. Ее квартиру разбомбили. Ограбили. Не отнимая ладони от губ, Надин сгорбилась, медленно опустилась на колени; сумки и коробки соскользнули с плеч, ключи со звоном шлепнулись на пол. Господи! Нет, вы только посмотрите на это! На комод из орехового дерева. На разбросанные журналы. На розовую фольгу, порванную клочья.

Не поднимаясь с колен, Надин поползла вглубь квартиры. Пролитое вино, окурки, испачканные журнальные страницы, грязные следы — повсюду. К горлу подкатил комок величиной с яйцо. Надин стиснула зубы: к чему напрасно лить слезы. Встала, опираясь на стену. Трепеща, толкнула дверь в ванную, та со скрипом отворилась.

— О-о, — простонала Надин. — Нет, нет! — Слезы хлынули ручьем, несмотря на попытки удержать их. — О нет, — всхлипывала она.

Она начал метаться из комнаты в комнату, из кухни в гостиную, и на душе у нее становилось все мрачнее. Ее квартира! Ее чудесная квартира! Она создавала ее собственными руками, роясь на помойках, в комиссионках и на распродажах, пользуясь щедростью родителей, день за днем, год за годом, по кусочку, по вещичке. Все уничтожено. Запакощено. Разбито, разбросано и разграблено.

Надин спотыкалась о пустые винные бутылки и гнев закипал в ее груди, и дикий звериный вопль рвался из глотки. Крепко сжав кулаки, она открыла рот, зажмурилась и испустила вопль — не страха, но глубокой, незмутненной ярости:

— Сволочи! Подонки!