Тридцатник, и только

Пока это происходило, в голове Дилайлы крутилась песенка. Она слышала ее по радио у Дига сегодня утром. Песенка звучала и звучала в ее голове в такт натужным толчкам Майкла. Слушая эту мелодию, Дилайла не сводила глаз со своих ног, ее взгляд застыл на пятнышке серебристого лака на пальце — последнее, что она сделала до того, как это случилось; последнее, что она сделала, когда была счастлива. Ибо, хотя это еще не закончилось, Дилайла твердо знала: счастливой она уже никогда не будет.

Потом он лежал на ней, тяжело дыша и заливая ее своим потом. Дилайле не хватило воздуха под навалившейся на нее тушей. А потом в прихожей послышались вопли братьев и прокуренный голос матери, велевший им заткнуться. Слава богу, подумала Дилайла, слава богу, мама пришла, она мне поможет.

— Мама, — задыхаясь, крикнула она, пытаясь сбросить тело Майкла, — мама, сюда!

Ей следовало быть умнее. Столько лет к ней не проявляли ни малейшего интереса, а она купилась на одну-единственную дешевенькую открытку, поверила, что мать и вправду ее любит.

— Ах ты дрянь! Мерзавка! — Дилайлу за локоть стащили с дивана и швырнули на пол. — Шлюха! — Туфля матери вонзилась ей в живот. — Поганая шлюха! Не можешь найти себе мужика? А что же тот, бровь на палочке? Тебе его мало, да? Мало, да?

И она ударила Дилайлу по лицу прямо там, в гостиной, на глазах у всех; ее муж до сих пор не заправил в штаны свое поганое хозяйство, по ногам ее дочери текла слизь ее мужа, а ее маленькие дети испуганно цеплялись за ноги матери.

Она даже не позволила Дилайле вымыться и как следует собраться.

— Убирайся из моего дома, я больше видеть тебя не желаю! Нет у меня больше нет дочери! — Она захлопнула дверь и снова приоткрыла, чтобы выбросить куртку Дилайлы.

Куртка упала на тротуар.

Дилайла подобрала ее, отряхнула и двинулась прочь. Оглянулась напоследок на дом, где она не знала радости и куда — это ей было отчетливо ясно — она уже никогда не вернется.

Глава тридцать восьмая

Диг сглотнул:

— Почему ты не пришла ко мне, Дилайла? В тот день. Почему не пришла?

Дилайла смотрела в потолок, но вдруг уронила голову, не в силах более сдерживать слезы. Вытерла лицо салфеткой и впервые, с тех пор, как начала свой рассказ, взглянула на Дига. Она казалась такой хрупкой, такой молодой и потерянной, что Дигу захотелось обнять ее, защитить, утешить, как маленькую девочку.

— Я никого не хотела видеть, Диг. Меня раздавили. Майкл раздавил меня в тот день. Ты должен понять. Ты был хорошим, чистым, добрым. Ты был сама любовь, а я в тот день на очень, очень долгое время превратилась в засохшую кучку собачьего дерьма. Я и представить не могла, как окажусь рядом с тобой, рядом с твоей чудесной мамой, как войду в ваш уютный дом, в вашу чистую жизнь. Когда ты меня нашел на бирже, мне хотелось исчезнуть. Я стояла с тобой под дождем, ты с тревогой расспрашивал, куда я пропала, и столько любви было в твоих глазах… А я лишь хотела, чтобы дождь превратился в кислоту и растворил меня прямо на месте и смыл в канализацию.

— Я попыталась — ради тебя — возобновить отношения. Но каждый раз, когда я прикасалась к чему-либо в твоем доме, каждый раз, когда я ложилась с тобой в постель, мне казалось, что я загрязняю вещи, пачкаю простыни. Каждый раз, когда ты прикасался ко мне, я хотела предостеречь тебя, как ребенка, который сует пальцы в розетку: не трогай, это опасно! Твоя мама приносила мне чай каждое утро, а я мыла чашку в ванной, прежде чем вернуть ее. Я дошла до точки, хуже мне никогда не было, и когда у меня случилась задержка, я окончательно сломалась. Собралась и ушла к Марине.

Уж кому к кому, но к Марине мне не следовало обращаться, Когда моя беременность подтвердилась, вопрос об аборте даже не возник, он вообще не рассматривался. Марина — дико набожная католичка, для нее такое просто немыслимо. Я же превратилась в студень, в безвольный манекен. Сидела в своей комнате, пялилась на стены и ощущала, как оно растет во мне, день за днем. Я смирилась с судьбой, смирилась тем, что рожу это существо, произведу его на свет. Я была не человеком, но машиной по производству детей. На Дилайлу Лилли я больше не походила. Не пользовалась косметикой, не красила волосы, не смотрела телевизор, не слушала музыку…

— Тогда-то я и встретила Алекса… Он учился на Цветочном холме. Я была на девятом месяце, споткнулась и упала. Он отвез меня в больницу. Им пришлось вызвать преждевременные роды, потому что у меня началось внутренне кровотечение, да и ребенок мог пострадать от падения. Вот так и получилось, что Алекс присутствовал при рождении Софи. Я рассказала ему все про Майкла. Он даже бровью не повел. С ним я чувствовала себя спокойно. И почти чистой. Не думаю, что на свете существует много молодых мужчин, способных справиться с такой ситуацией. Алекс особенный, это точно.