Читаем Тридцать три урода полностью

Аглая (с внезапным пугливым устремленьем). Он никогда не изменял тебе? (Содрогается в испуге, ожидая ответа. Молчание.)

Анна (как бы просыпаясь от своих мыслей; очень просто). Нет. Он умер так рано.

Аглая хочет спросить и запинается.

Анна. Спрашивай, Аглая.

Аглая. Я боюсь сделать больно. Я так люблю тебя.

Анна. Добрые не делают больно… Счастливые любят легко, не правда ли?

Аглая (робко). Ты очень любила его?

Анна. Да.

Аглая. Ты… ты забыла его?

Анна. Нет. Забыть нельзя. (Думает долго.) Это неправда, что можно забыть. Я стала другою. Значит, не забыла. (Думает. Медленно) Значит, не забыла.

Аглая (совсем робко и печально). Анна, Анна, ты больше не можешь любить?

Анна (глядит ей прямо в глаза своими тихими светлыми). Я могу любить. Это та, другая, может любить.

Аглая. Ты стала лучше. Та другая Анна, что после смерти мужа и детей, глубже прежней Анны, не правда ли?

Анна (печально). Ты думаешь? Мне кажется — нет. Мне кажется: во мне стал изъян. Когда я еще не знала смерти, я была полна и прекрасна. Теперь мне все кажется: как засохшая ветвь в груди, и все существо к ней приспособляется, и все становится другое. (Внезапно прерывает себя.) Здесь хорошо от сумерок сосен!

Аглая (радостно). А когда солнце светит (оглядываясь), оно так мешкает за крышей соседней дачи, — вся комната так странно освещена. Сквозь сосны это как огонь золотой! (Вскакивает и протискивает голову сквозь ветви сосен.) Гляди, гляди: вот солнце. Солнце уже в саду! А там, за соснами, — чувствуешь море! Мне всегда кажется, можно чувствовать море и не видя его: простор чуется где-то близко в самом воздухе.

Анна (тихо встав, также глядит в окно). Да, да.

Аглая. Я так жду Алексея! (Тревожится.) Видишь ли, мы эту дачу на берегу моря наняли по настоянию заводского врача, нашего милого Пущина. Алексей слишком напряг нервы в Заречном. Ах, ты ведь знаешь, как может измучить человека завод и его люди! Вот и пришлось покинуть наш милый любимый дом, там, в нашем Заречном, и уехать сюда… Конечно, море нам все заменило! Оно может! — и больше того!.. Но здесь-то он всего шесть недель пробыл, и опять вот услали… (Пугается) О, как нам было хорошо у моря! Волны!.. У самых волн мы ходили часами, — они набегают, отбегают и снова… (Останавливается неожиданно.) Анна, и в Забытом, когда он туда наезжал в течение этого года, он сильно уставал на заводе, не правда ли? Мне так казалось каждый раз, когда он возвращался оттуда.

Анна (спокойно). Мы так мало виделись там. Я не знаю.

Аглая. Да, да, бедный, это оттого, что он был занят. Анна, ты любишь море?

Анна. Меня море тянет в путь.

Аглая. А мы с Алексеем любим его ритм. Ведь Алексей весь в своих ритмах. Ты знаешь? Ведь он говорил тебе о своей книге, нашей книге{123}, как он ее называет? (Смеется.) Это ритмы чисел, которыми могут измеряться все законы движений как миров, так и мельчайших частиц вещества. Говорил?

Анна. Нет, нет. Он не успевал.

Аглая. Его поражает, что наша мысль может проникнуть и воссоздать эти законы и таким образом ощутить себя единою с творческим духом всего мироздания. И эта сила, и это единство так громадны, что сознание, пугаясь, — останавливается перед бездною бесконечностей! Вот эту громадность и это космическое единство он и заложил в основу своей философии и мечтает научить людей терпению и тихой любви к жизни, к маленькой близкой жизни, потому что в людях и дух космоса, и душа покорного слезам и радости человека. Ах, он так любит эту бедную жалкую душу покорного человека! Слишком даже! Оттого и не мог сделаться только математиком, как мечтал с детства, он стал инженером: на заводе так много горя и так много обиды и посрамления человеческой личности.

Анна (тихо). Аглая, ты делишь с ним его мысли?

Аглая (тепло). Делю — не совсем то слово, Анночка. Я только одно знаю. Не помню себя до него, какая была. Была ли вовсе? Я — он. Вся в нем. Это удивительно даже делается. Я чувствую даже, что его тело становится моим. Оно мне мило, о нем мне думать так жалостно… конечно, милее себя, конечно! Разве я чувствую жалость к себе?

Анна (задумчиво). Да, да. (Все глядя пристально на Аглаю.) А дети? Детей как любишь?

Перейти на страницу:

Все книги серии Символы времени

Жизнь и время Гертруды Стайн
Жизнь и время Гертруды Стайн

Гертруда Стайн (1874–1946) — американская писательница, прожившая большую часть жизни во Франции, которая стояла у истоков модернизма в литературе и явилась крестной матерью и ментором многих художников и писателей первой половины XX века (П. Пикассо, X. Гриса, Э. Хемингуэя, С. Фитцджеральда). Ее собственные книги с трудом находили путь к читательским сердцам, но постепенно стали неотъемлемой частью мировой литературы. Ее жизненный и творческий союз с Элис Токлас явил образец гомосексуальной семьи во времена, когда такого рода ориентация не находила поддержки в обществе.Книга Ильи Басса — первая биография Гертруды Стайн на русском языке; она основана на тщательно изученных документах и свидетельствах современников и написана ясным, живым языком.

Илья Абрамович Басс

Биографии и Мемуары / Документальное
Роман с языком, или Сентиментальный дискурс
Роман с языком, или Сентиментальный дискурс

«Роман с языком, или Сентиментальный дискурс» — книга о любви к женщине, к жизни, к слову. Действие романа развивается в стремительном темпе, причем сюжетные сцены прочно связаны с авторскими раздумьями о языке, литературе, человеческих отношениях. Развернутая в этом необычном произведении стройная «философия языка» проникнута человечным юмором и легко усваивается читателем. Роман был впервые опубликован в 2000 году в журнале «Звезда» и удостоен премии журнала как лучшее прозаическое произведение года.Автор романа — известный филолог и критик, профессор МГУ, исследователь литературной пародии, творчества Тынянова, Каверина, Высоцкого. Его эссе о речевом поведении, литературной эротике и филологическом романе, печатавшиеся в «Новом мире» и вызвавшие общественный интерес, органично входят в «Роман с языком».Книга адресована широкому кругу читателей.

Владимир Иванович Новиков

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Письма
Письма

В этой книге собраны письма Оскара Уайльда: первое из них написано тринадцатилетним ребенком и адресовано маме, последнее — бесконечно больным человеком; через десять дней Уайльда не стало. Между этим письмами — его жизнь, рассказанная им безупречно изысканно и абсолютно безыскусно, рисуясь и исповедуясь, любя и ненавидя, восхищаясь и ниспровергая.Ровно сто лет отделяет нас сегодня от года, когда была написана «Тюремная исповедь» О. Уайльда, его знаменитое «De Profundis» — без сомнения, самое грандиозное, самое пронзительное, самое беспощадное и самое откровенное его произведение.Произведение, где он является одновременно и автором, и главным героем, — своего рода «Портрет Оскара Уайльда», написанный им самим. Однако, в действительности «De Profundis» было всего лишь письмом, адресованным Уайльдом своему злому гению, лорду Альфреду Дугласу. Точнее — одним из множества писем, написанных Уайльдом за свою не слишком долгую, поначалу блистательную, а потом страдальческую жизнь.Впервые на русском языке.

Оскар Уайлд , Оскар Уайльд

Биографии и Мемуары / Проза / Эпистолярная проза / Документальное

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги