Тридцать три несчастья. Том 3. Превратности судьбы

– Она и так может им стать, – возразила Вайолет. – Эллиот, ты не хочешь выйти – полакомиться горячим шоколадом на воздухе?

– Отличная мысль, – быстро ответил Клаус. – Я всегда считал, что горячий шоколад – уличный напиток. А потом заглянем в фургон с подарками.

– Грр, – заворчала Солнышко, и брат с сестрой поняли, что она хочет сказать «И я с вами». При этом она подползла к стулу, с которого неуклюже поднимались Вайолет с Клаусом.

– Только не задерживайтесь, – посоветовала Колетт. – Нам не разрешается бродить по территории карнавала.

– Мы только выпьем шоколад и вернемся, – пообещал Клаус.

– Надеюсь, вы не наживете себе неприятностей, – напутствовал их Кевин. – Не хотелось бы, чтоб вам дали как следует по обеим головам тальятеллой гранде.

Только Бодлеры хотели возразить, что удар тальятеллой гранде, возможно, совершенно безболезнен, как вдруг услышали шум куда более пугающий, чем свист большой макаронины в воздухе. Даже находясь внутри фургона, дети узнали этот оглушительный скрежет, знакомый им по долгой поездке в Пустоши.

– Похоже, вернулся друг Мадам Лулу, – заметил Хьюго. – Узнаю его машину.

– Оттуда доносятся и другие звуки, – прибавила Колетт. – Прислушайтесь.

Дети прислушались и поняли, что женщина-змея права. Кроме рева автомобиля, слышался другой рев, более густой и более грозный. Бодлеры знали, что нельзя судить о чем бы то ни было по звукам, которые оно издает, как нельзя судить о человеке лишь по его внешнему виду. Но этот рев был такой громкий, такой свирепый, что дети и подумать не могли, что он возвещает о чем-то хорошем.

Здесь я должен прервать свое повествование и рассказать другую историю, сообщив при этом кое-что важное. Эта другая история – вымышленная, ее кто-то сочинил, в противоположность бодлеровской, которую некто лишь записал, делая это преимущественно по ночам. Называется эта другая история «Повесть про королеву Дебби и ее дружка Тони». И вот как приблизительно она выглядит: