Тридцать три несчастья. Том 3. Превратности судьбы

Все еще передвигаясь с огромным трудом, Вайолет с Клаусом неуклюжей походкой последовали за Хьюго, а Солнышко поползла за ними на четвереньках, считая, что так больше подходит к ее волчьей половине. Внутри фургона было тесновато, но, насколько позволяло видеть свечное освещение, чисто и опрятно. В центре стоял небольшой деревянный стол и несколько стульев, на столе возвышалась стопка домино. В одном углу помещалась вешалка с одеждой, в том числе целым рядом одинаковых пальто, и висело большое зеркало – чтобы причесываться и проверять, прилично ли выглядишь. В другом углу стояла небольшая плита для приготовления пищи, над ней громоздились кастрюльки и сковородки. Вдоль окна, где было больше света, выстроилось несколько горшков с цветами. Вайолет с удовольствием добавила бы к этому верстак для работы над изобретениями. Клаус с удовольствием бы прищурился на книжные полки, а Солнышко с удовольствием увидела бы запас сырой моркови или иной пищи, которую приятно кусать. Но в остальном фургон выглядел вполне уютным. Единственно, чего там не хватало, это постелей. Но когда Хьюго прошел в глубину помещения, дети увидели три гамака, то есть длинные и широкие полосы материи, используемые для спанья. Они были подвешены к стене, и один из гамаков был пуст, из чего дети заключили, что там спал Хьюго. Во втором гамаке лежала и глядела сверху на Бодлеров высокая худая женщина в кудряшках, а третий гамак занимал мужчина с очень морщинистым лицом. Он спал.

– Кевин! – позвал Хьюго. – Кевин, проснись! У нас новенькие, мне нужна твоя помощь – надо подвесить гамаки.

Мужчина, проснувшись, нахмурил брови и обратил сердитый взгляд на Хьюго.

– Зачем ты меня разбудил, – недовольно проворчал он. – Мне приснился чудесный сон – будто я вовсе не урод и со мной все в порядке.

Бодлеры всмотрелись в Кевина, когда он спустился на пол, но не заметили в нем ничего уродского. Зато он уставился на Бодлеров, как будто увидел привидение.

– Ничего себе, – проговорил он. – Да вы такие же уроды, как я.

– Повежливее, Кевин, – остановил его Хьюго. – Это Беверли-Эллиот, и еще девочка-волчонок Чабо.

– Волчонок? – переспросил Кевин, пожимая Вайолет-Клаусу их общую правую руку. – Она опасна?

– Она не любит, когда ее дразнят, – сказала Вайолет.

– Я тоже не люблю, когда меня дразнят. – Кевин повесил голову. – Но где бы я ни показался, люди сразу начинают шептаться: «Вон идет Кевин с равнодействующими руками».

– Равнодействующими? – переспросил Клаус. – Значит, вы одинаково владеете и правой, и левой рукой?

– Так вы обо мне слышали? – обрадовался Кевин. – Поэтому и приехали сюда, в Пустоши? Чтобы увидеть человека, который пишет свое имя любой рукой – что левой, что правой?

– Нет, – ответил Клаус. – Просто я знал слово «равнодействующий», я прочел его в одной книжке.

– Мне так и показалось, что вы смышленые, – сказал Хьюго. – В конце концов, у вас вдвое больше мозгов, чем у других людей.

– А у меня только один, – с грустью заметил Кевин. – Один мозг, две равнодействующие руки и две равнодействующие ноги. Что я за урод!

– Все-таки это лучше, чем горб, – возразил Хьюго. – Руки у тебя, может, и уродские, зато плечи и спина абсолютно нормальные.

– Что толку, – отозвался Кевин, – руки-то от них отходят равнодействующие, любая может держать нож и вилку!

– Ох, Кевин! – Женщина вылезла из гамака и погладила его по голове. – Я знаю, такое уродство переносить трудно, но попробуй взглянуть на это с хорошей стороны. Все равно тебе лучше, чем мне. – Она повернулась к Бодлерам и застенчиво улыбнулась. – Меня зовут Колетт, и если вам хочется посмеяться надо мной, посмейтесь прямо сейчас, и покончим с этим.

Бодлеры уставились на Колетт, а потом друг на друга.

– Р-ренаф-ф, – проворчала Солнышко, желал сказать что-то вроде «В вас я тоже ничего уродского не вижу, но в любом случае не стала бы смеяться – это невежливо».

– Наверное, у волков такой смех, – сказала Колетт. – Но я не обижаюсь на Чабо за то, что она смеется над женщиной-змеей.

– Женщиной-змеей? – переспросила Вайолет.

– Да. – Колетт вздохнула. – Я могу изгибаться как угодно и принимать самые невероятные позы. Глядите!

И Колетт, еще раз вздохнув, принялась демонстрировать все возможности женщины-змеи. Сперва она согнулась пополам и просунула голову между ногами, потом свернулась клубком на полу. Затем, опершись одной ладонью об пол, приподняла все тело на нескольких пальцах, а ноги заплела спиралью. Под конец она прыжком перевернулась в воздухе, постояла чуть-чуть на голове и переплела руки и ноги вместе, точно моток шпагата, после чего с печальной гримасой взглянула на Бодлеров.

– Ну, видите, какой я урод? – сказала она.

– Bay! – воскликнула Солнышко.

– По-моему, это потрясающе, – призналась Вайолет. – И Чабо такого же мнения.

– Вы очень вежливые, – проговорила Колетт, – но мне стыдно, что я женщина-змея.

– Но если вам стыдно, – спросил Клаус, – почему же тогда не двигаться нормально?

– Потому что я работаю в Шатре уродов, Эллиот, – ответила Колетт. – Никто мне не будет платить, если я не буду извиваться.