Тридцать первый выстрел

Говоря по правде, я не видел ничего страшного в том, что рядом с бывшим бомжом Николаем в настоящее время находится какой-то журналист, тем более с настоящей журналистской фамилией Лукавый. Меня сам этот факт мало трогал, поскольку интервью я давать не намеревался, а расспросить бомжа мог и без присутствия Лукавого. Я вообще сомневаюсь в том, что даже менты, при всей их естественной непосредственности, проводили допросы в присутствии журналиста.

Заехали прямо во двор строительного техникума. Учебный корпус располагался по другую сторону двора, а котельная составляла одну из его боковых сторон. Из трубы, как и положено, шел дым. Куча угля у стены красноречиво говорила, чем здесь топят. Бомжа Николая, кажется, использовали по полной программе, и из одного рабства он попал в другое. Но народ здесь такой, что любит рабов. Вырваться бедному бомжу будет, я думаю, трудно. Те же менты, которые его сюда пристроили, скорее всего, получают его зарплату. С подобным я уже сталкивался на Северном Кавказе.

– Ждите меня, – сказал я в микрофон «подснежника» своей команде, сидящей в кузове. Водитель «КамАЗа» все слышал и без микрофона и заглушил двигатель.

Я двинулся к металлической двери котельной. Она оказалось закрытой изнутри, и пришлось дать ей несколько увесистых пинков, прежде чем я услышал лязг металла. Некто сдвигал засов, даже не спрашивая, кто пожаловал с визитом, что в условиях Северного Кавказа, наверное, можно считать легкомыслием. Наконец дверь открылась. При тусклом свете горящей где-то в стороне лампочки за порогом с трудом просматривался тщедушный мужичишко неопределенного возраста с откровенно сизым лицом, иссушенным и морщинистым, с мутными то ли от дыма, то ли от, что называется, излишеств глазами. Это позволял рассмотреть даже полумрак. Должно быть, мужичишко ждал кого-то другого и потому так смело открыл дверь. Но, увидев перед собой человека в камуфляже, не только растерялся, но и испугался. И сразу отступил на шаг назад.

Я же, напротив, шагнул вперед без тени сомнения, чем привел Николая – а это был, несомненно, он – в еще больший страх. Он даже не понял, наверное, что перед ним военный, а не бандит, поскольку и те, и другие носят одинаковые камуфлированные костюмы и одинаковые «разгрузки», одеваемые поверх бронежилетов, и даже оружие в руках держат одинаковое. А погоны под всей этой амуницией не видны. И решил, видимо, что за ним снова пришлиони. При этом моя откровенная славянская внешность в полумраке вовсе не воодушевила бомжа на мысли о спасении. И поступил он, как страус, засовывающий голову в песок или под крыло: просто закрыл глаза и ждал, что произойдет дальше. Николай сломался и смирился, устал сопротивляться. А маленькая пассионарная вспышка, заставившая бомжа совершить побег, утомила его еще больше.

– Николай, кажется? – спросил я строго.

Тусклые глаза бомжа открылись, и равнодушие во взгляде сменилось легким любопытством. Вероятно, отсутствие акцента в моей простой фразе он отметил сразу. До этого все, в том числе и менты, разговаривали с ним с акцентом. Ну, разве что журналист Илья Лукавый…

– Ну да, Николай, – подтвердил бомж.

– Рад с тобой познакомиться. Может, пригласишь в гости?

Бомж посмотрел за дверь, приметил военную машину, потом бросил взгляд на здание общежития, причем, как я понял, не на верхние этажи, где жили студенты, и, как мне показалось, тем же взглядом посчитал окна от угла, отыскивая свое. Но туда он меня приглашать не пожелал и отступил от двери в сторону, освобождая проход внутрь маленькой котельной. Я безбоязненно оставил его за спиной и шагнул в полутемное помещение. Под потолком горела только одна покрытая угольной пылью лампочка, но света она давала мало. Красный свет шел из топок, одна из которых была приоткрыта, а в куче угля торчала лопата, показывающая, что я оторвал Николая от работы. Но и этот красный свет освещал только небольшое пространство рядом с котлом, не распространяясь на все помещение.

Я обернулся.

– Представлюсь: подполковник Апостолов, спецназ ГРУ. Надолго я тебя от работы отрывать не буду, но на несколько вопросов все же попрошу ответить.

Николай сел на грязный, черный от угля пенек, покрытый куском клеенки, и показал мне на соседний, точно такой же пенек, накрытый старой газетой. Та казалась более чистой, чем клеенка, и это, видимо, было местом для уважаемого гостя.

– А от Лукавого тебя Господь еще не избавил^[8]? – спросил я.

Молитву бомж, кажется, знал и мои слова, судя по взгляду, понял.

– В магазин побежал. За водкой. Водку он себе берет, мне что-нибудь попроще.

– Винцо?

– Да. Хорошее местное вино. Называется «Жидкость для мытья стекол».

Николай говорил на удивление грамотно, фразы строил правильно, и я сделал вывод, что когда-то он был человеком непростым. По крайней мере, образованным. Но спрашивать бомжа о том, кем он был когда-то, мне показалось некорректным.

– Соболезную. Никогда такого напитка не пробовал, но предполагаю, что к нему требуется закуска, перебивающая любой дух. Что-то вроде острого перца.