Тридцать девять ступенек. Маска Димитриоса

Ухмыльнувшись, Димитриос достал револьвер.

— Поднимите руки, mein Herr, и держите их на затылке.

Г. подчинился. Сделав два шага, Димитриос остановился. Г. говорит, что только тогда понял грозящую ему опасность.

— И, пожалуйста, без глупостей, mein Herr.

Улыбка вдруг исчезла с лица Димитриоса. Он сделал еще один, последний шаг, и, ткнув револьвер в живот Г., сунул свободную руку в карман его пиджака и вытащил пленку. Потом, отскочив в сторону, сказал:

— Теперь можете уходить.

Г. ушел. Но и Димитриос, в свою очередь, тоже совершил ошибку.

В ту ночь агенты Г. вместе с завербованными по этому случаю уголовниками прочесывали Белград, пытаясь схватить Димитриоса. Димитриос как в землю провалился — больше его Г. никогда не видел.

Вы спросите, что стало с негативом? Вот ответ Г.:

— Когда на следующий день утром стало ясно, что Димитриос ушел от нас, мне — как это ни горько, ведь вся моя работа пошла насмарку — ничего не оставалось, как рассказать о происшедшем одному работнику германского посольства, который был моим приятелем и кое-чем был мне обязан. Спустя два-три дня после этого памятного вечера мне стало известно, что Димитриоса видели вместе с человеком, который работал на французскую разведку, так что германскому посольству представилась прекрасная возможность оказать услугу правительству Югославии. Как вы думаете, могло оно упустить ее?

— Если я правильно понял, — сказал я, — вы поступили вполне сознательно, известив югославские власти о том, что карта побывала в чужих руках?

— К сожалению, у меня не было другого выхода. Будучи новичком в нашем деле, Димитриос совершил непростительную ошибку, выпустив меня живым. Он,  наверное, думал, что я, шантажируя Булича, легко опять получу в свои руки карту. Но эта карта теперь не имела для меня никакой цены, во-первых, потому, что секретные сведения стали известны другой разведке, а во-вторых, потому, что, сообщая сведения, уже известные другой разведке, разведчик роняет свой престиж. Конечно, я был очень зол на самого себя. Единственным утешением было только то, что Димитриос получил от французов половину договорной цены за информацию, как будто они догадывались, что она уже устарела. Впрочем, она стала такой чуть позже, после предпринятого мной демарша.

— Что стало с Буличем?

Черты лица Г. вдруг исказила брезгливая усмешка.

— Жаль, конечно, что все так получилось. Я обычно беру на себя ответственность за судьбу тех, кто на меня работает. Его арестовали чуть ли не на другой день. Карты хранились свернутыми в металлических цилиндрах, а ему, чтобы вынести карту из министерства, пришлось сложить ее несколько раз. На ней одной были следы складок, ну и, конечно, на ней нашли отпечатки его пальцев. Булич рассказал властям все, что знал о Димитриосе. Это и спасло ему жизнь — он был приговорен к пожизненному заключению. Я уже приготовился к тому, что власти будут разыскивать и меня: в конце концов ведь это я познакомил его с Димитриосом. Но, как ни странно, меня не трогали. Подумав, я решил, что Булич, возможно, боится дополнительного обвинения в получении взятки либо сделал это из благодарности за те двести пятьдесят динаров, которые я ему дал в последний раз. Весьма вероятно, он так и не догадался, что за всем этим стоял я. Как бы там ни было, мне это очень пригодилось: ведь я еще не закончил свою работу в Белграде и, если бы за мной началась слежка, мне пришлось бы переменить паспорт и — что самое для меня неприятное — прибегнуть к гриму. Судите сами, насколько бы это усложнило мне жизнь.

Я задал ему свой последний вопрос, и вот что он мне ответил:

— Да, я сфотографировал новую карту. Правда, на этот раз я пошел совсем другим путем. Вернуться с пустыми руками я не мог хотя бы потому, что ухлопал на это предприятие кучу денег. Кстати, в нашем деле всегда так: хорошо, если огромные силы и средства тратятся хотя бы не впустую. Вы, наверное, думаете, что я просчитался, поставив на Димитриоса. Полагаю, это несправедливо. Ведь моя ошибка заключалась только в том, что Димитриос казался мне таким же жадным до денег дураком, каких миллионы. Каково же было мое удивление, когда он отнял у меня пленку, не дожидаясь своих сорока тысяч! Эта ошибка в прямом смысле этого слова стоила мне очень дорого.

— Ошибка эта особенно дорого обошлась Буличу, — сказал я с каким-то мстительным удовольствием и пожалел об этом, потому что Г. нахмурился.