Тридевять земель

Как-то мы сидели после ужина с Дмитрием Николаевичем, и я рассказывал ему эту идею. Конечно, он нашёл в ней много прекрасного, но заметил, что чем мы моложе, тем в нас более добра и самоотвержения, чем более стареем – тем делаемся хуже. Поэтому, будем раньше готовиться к этой ужасной, все убивающей старости, не будем разбрасывать свои силы по пустому, говоря: "Живи, пока живётся! Придет время, когда оне понадобятся. Поверь, Федор Евстафьевич, что это так!".

Но я попал к нему в счастливую минуту. "Знаю наперёд, чем закончится дело, – со смехом сказал мне адмирал. – Сейчас отец известит тебя о том, что хозяйство разстроено, что без тебя он как без рук, что для успокоения его нервов требуются внуки. Ему надобен помощник, и согласно всем законам он имеет право потребовать тебя".

Слушая своего начальника, не без удивления, но и с какой-то скрытой радостью обнаружил я вдруг, что Милица сделалась постоянным предметом моих помышлений. Наконец я прямо сказал себе, что мне будет весьма трудно расстаться с нею; думал я даже, что без нея я просто не буду счастлив.

"Хочешь, я приведу тот самый план, по которому ты намереваешься строить свою жизнь? Ты думаешь с чином капитан-лейтенанта выйти в отставку и отправиться путешествовать, желательно пешком, года на три или четыре. Потом воротиться на родину, быть владельцем "Богданчиков", или как там оно у вас называется, жениться – ежели судьба приведет, а не то посвятить себя сестрам и начать тихую, обворожительную жизнь. Днём – какие-нибудь занятия в поле, например, самому обрабатывать сад или заниматься ремеслом, а вечером – общее чтение или беседа около огонька, в кругу друзей; иногда поездка в город; хорошая библиотека. И как бы хорош был этот мир!.. На крестьян ты бы обращал внимание самое полное, все бы отдавал им, чтобы только они были довольны; постепенно приучал бы их быть людьми свободными, а не рабами. И потом, по выслуге известного числа лет, например пяти, ты бы освободил лучших из них. И так кругом тебя составилось бы новое общество людей, родных тебе во всем, которые были бы счастливее тебя. Дети их также учились бы вместе с твоими. О, чудныя мечты! Но какой благородный гений поможет тебе привести их в исполнение?"

Я молчал, изрядно озадаченный. Право, стоило бы адмиралу прибавить, что я видел себя в грубом платье, по вечерам читал Цицерона, Платона или Гомера, и что пища моя будет самая простая: молоко, хлеб и немного овощей и фруктов, а труды и досуги мои будет разделять верная подруга, существо столь же кроткое, сколь и прелестное, и от смущения я бы сгорел. Осталось мне только и объявить, что затем-то я и явился. От изумления адмирал долго не мог выговорить ни слова, а только смотрел на меня, как если бы в первый раз увидел. "Ты не шутишь?" – только и спросил он. Я отвечал словами, которыя подтвердили мое намерение, и прибавил, что не для того окончил корпус, чтобы, не повидав толком службы, не почувствовав моря, запереться в деревне и облачиться в халат. Видимо, красноречие моё, усиленное смущением, убедили адмирала, и он, смеясь, дал своё согласие, поражённый, как мне показалось, этим поворотом не менее меня…

В недолгом после сего времени бокезский корсер Лазарь Жуанович привез известие, что на Рагузском берегу напротив острова Курцолы три тысячи австрийских солдат под командой фельдмарщала-лейтенанта графа Беллергарда, по соизволению Государя Императора, идут принять Катарро для передачи оной области французам. Новость сия распространилась по заливу с быстротой молнии. От надворнаго советника Скрипицына, прибывшего из Триеста, узнано было, что князь Шварценберг, в надежде вернуть Браунау, ездил в Санкт-Петербург исходотайствовать возвращение Катарро, и видимо, поколебал Государя. Известно, что дипломатики во всяком почти случае имеют свои виды и чаще мешают военным людям, чем действуют с ними согласно.

Сей же час капитаны коммунитатов явились в Катарро и молили генерала Пушкина опровергнуть сей слух. Уже некоторыя семейства отплыли в Корфу, а иныя выразили желание переселиться в Одессу, где рассчитывали обрести новое отечество. Адмирал, не имея никакого известия о происшествиях на матерой земле, оказался в наитруднейшем положении, но как и всегда и повсюду, сей доблестный начальник, столь же страшный неприятелю, сколько искушенный в делах политических, отыскал выход. Несколько именитейших граждан во главе с архимандритом Вукотичем посланы были им к Государю Имератору, надеясь на Его милосердие или на перемену в обстоятельствах политики.