ТриАда

Здесь, в Нижнем городе мы переходим в иную реальность. Но когда мы вернёмся, мы обязательно найдём друг друга. Пусть мы будем жить в разных странах, но мне отрадно думать, что когда-то, в новой жизни именно Вы, проснувшись утром, найдете мое письмо, и оно согреет Ваш день улыбкой и радостью. Спасибо. А Ваши письма будут согревать меня там, на чужбине. Это слово вполне отражает эмоциональную составляющую жизни на другой стороне.

До связи! Я наблюдала за Вами. Мне понравился Ваш стиль… Я сама люблю белые одежды. Вообще, белый – мой любимый цвет. Позже, в ином измерении у нас могут быть и личностные отношения, если вновь установится человеческое взаимопонимание…

«»

Императрица мира, безумных страстей и танца жизни с лёгким порывом ветра вслед Победителю исчезла в снежных сумерках. «Себя Маргарита видеть не могла, но она хорошо видела, как изменился мастер. Волосы его белели теперь при луне и сзади собирались в косу, и она летела по ветру. Когда ветер отдувал плащ от ног мастера, Маргарита видела на ботфортах его то потухающие, то загорающиеся звездочки шпор. Подобно юноше-демону, мастер летел, не сводя глаз с луны, но улыбался ей, как будто знакомой хорошо и любимой. И, наконец, Воланд летел тоже в своем настоящем обличье. Маргарита не могла бы сказать, из чего сделан повод его коня, и думала, что возможно, что это лунные цепочки и самый конь – только глыба мрака, и грива этого коня – туча, а шпоры всадника – белые пятна звезд».

Оставшиеся души собирались по группам для дальнейшего следования их внетелесной судьбы. Согласно направлению они занимали клетки игрового поля и одевались, точно теплым пледом, белыми хлопьями снегопада. Они мирно вели беседы, обмениваясь меж собой новостями и делясь своим опытом былого.

Это были разные жизни – разные по развитости и взглядам души. Их было много, и каждая условно имела свой цвет, свой колокольчик, собственную мелодию или ноту звучания.

Среди толпы виднелись гирлянды и синих, мудро проживших, и недоразвитых душ, цвета зеленого луга. Лукавые ядовито-зеленые чередовались с, не дающими света, черными и злобными. Мерцали фантазийно фиолетовые и разноцветные дебильно-глупые. Пламенели гневно-порывистые красные и доверчивые желтые одуванчики. Вспыхивали аскетичные серебристые и жадные до разврата мутно-коричневые. Поблёскивали рутинные, без особенностей – серые, и ярко горящие – творческие сиреневые; болотной мутью бурели низменные и сверкали золотом возвышенные сущности.

Полный разрыв с лучом мудрости, примитивный материализм лишь себе на благо, реализация каждой шкурной мысли – приводит к падению в воронку «черного угла», в одномерное пространство, в адские сферы самости и к угасанию внутреннего света. Это то, что нам прописывает для жизни на земле наша дикая животная природа.

Приглядевшись к толпе, можно было заметить разницу и в построении аурических форм. Вид их вблизи был не то чтобы нечеловеческий, но каждую сущность окружал цветной туман из пережитого опыта и жизненных историй. Обладающий истинным зрением, говорят, может увидеть этот взращенный мир прошлого и мерцающий мир будущего – или на витке оперативного простора плана бытия, или на других стратегических горизонтах развития.

Было несколько и до срока ушедших, которым было рано бродить по нижнему городу, и которые были возвращены для доработки к прежней жизни. Они растворились в зябком пространстве, как туманные облака. Между группами одиноко бродили, зависшие между мирами, неприкаянные и растерянные «бледные всадники» комы, рассказывавшие и о солнечных вершинах, и о черной яме преисподней, куда их пока не взяли и не возьмут вновь до времени перехода.

Десс

Можно задаться вопросом и о перечне падших в телесное воплощение, и о некоторых привилегиях по мере их падения и изоляции в царства Белиала, в кубе планетарного круга времен. И если первых мириады, то привилегий не так много.

Первую привилегию, данную человеку по завету Архетипа, можно отметить и закрепить вертикальной творческой линией – мужской вертикалью, плотной тенью ложащейся на горизонтальную принимающую женскую полосу, особенность которой можно обозначить характерной леностью человека. Динамику движению к высшему освобождению придаёт стремление и усвоенная традиция духовного, эмоционального творчества или физического творения. Роль тормоза, косной, оплодотворяемой черты – играет стремление человека оставаться таким жизненным «балластом», какой он есть. Но в любом можно найти и элемент жертвования собственной ленью, некоторой частью энергии и плоти для приобретения видимой активности. Это обычно при вынужденной от природы работе над некоторым эмоциональным и интеллектуальным развитием покорённого или пестуемого «прайда». Торжество фаллизма – это символ свободы и своеобразная характеристика физического плана, как плана выбора, победы и жертвы.

Как дар, и как привилегию, присущую исключительно человеку, можно отметить и традицию эмоционального общения – чувственно насыщенную и осмысленную речь.

Странник