В тот день я работал с Корнелиусом, одним из наших новеньких санитаров со «скорой помощи». Это был крутой парень, с хорошим чувством юмора. Пока я занимался таксистом, он поболтал с парой транспортных полицейских, прибывших на место аварии. Я перевязывал водителю предплечье, а тот орал в мобильный и что-то врал своему боссу. Вы бы и не догадались, что с ним что-то произошло: за все время он даже ни разу не дернулся. Я как раз хотел спросить Корнелиуса, сообщил ли он в приемное отделение района Фолсбей, что мы везем к ним пациента, когда в небе раздался страшный рев, от которого все мы подскочили на месте. Рука таксиста обмякла, телефон упал на землю. А потом мы увидели
Корнелиус что-то кричал, показывая на самолет. Слов разобрать я не мог, но смысл понял. Район Митчелс-Плейн, где жила его семья, располагался совсем неподалеку от того места, куда, похоже, падал самолет. Было очевидно, что сейчас он разобьется, — он не горел, и вообще ничего такого видно не было, но было ясно, что он в большой беде.
Самолет скрылся из виду, затем раздался звук страшного удара; я готов поклясться, что земля содрогнулась. Позже Даррен, наш диспетчер, сказал, что мы были слишком далеко, чтобы почувствовать какой-то толчок, но мне это запомнилось именно так. Через несколько секунд в небе расцвело облако черного дыма. Оно было таким громадным, что мне вспомнились снимки Хиросимы. И я подумал: «Господи, в живых там остаться не мог никто!»
Раздумывать было некогда. Корнелиус вскочил в такси и, связавшись по радио с базой, сказал, что мы находимся рядом с местом крупной авиакатастрофы и чтобы они сообщили в центр по чрезвычайным ситуациям. Я сказал таксисту, что ему придется подождать другую карету «скорой помощи», которая отвезет его в отделение, и крикнул:
— Скажи им, что это фаза три, скажи им, что это фаза три!
Копы были уже в пути и направлялись прямо к повороту Каелитши-Хараре. Я заскочил в задние дверцы «скорой помощи». Адреналин в крови зашкаливал, вымывая всю усталость, которая накопилась после двенадцатичасового дежурства. Пока Корнелиус рулил, следуя в хвосте полицейской машины, я вытащил вещевой мешок и принялся рыться в карманчиках в поисках накладок при ожогах, бутылок для внутривенных инъекций и вообще чего-то такого, что нам могло понадобиться, после чего сложил все это на стоявшие сзади носилки. Конечно, нас такому учили — в смысле, тому, что делать, когда падает самолет. В Фиш-Хоек у залива Фолсбей есть размеченная площадка для строительства канала, и я подумал, что пилот, наверное, направил самолет туда, когда понял, что в аэропорту сесть не получится. Однако врать не буду: тренировки тренировками, но я никогда не думал, что нам в действительности придется сталкиваться с ситуациями вроде этой.
Вы не поверите, но эта поездка буквально намертво запечатлелась в моей памяти. Треск и хлопки в рации во время переговоров, на руле — руки Корнелиуса с побелевшими от напряжения костяшками пальцев, тошнотворный запах уличных закусочных, продукцию которых я уже точно никогда есть не стану. И, послушайте, хоть это и звучит плохо, но в Каелитши есть такие места, куда мы при обычных обстоятельствах и не подумали бы соваться; бывали случаи, когда медперсонал на происшествия там просто не пускали — это вам на любой станции «скорой помощи» скажут. Но сейчас все было по-другому. Мне и в голову не пришло переживать по поводу того, что мы едем в этот Маленький Браззавиль. Даррен снова был на связи, рассказывал Корнелиусу о процедуре и предупреждал, что мы должны будем подождать, пока место происшествия не обезопасят. В таких ситуациях нет места героизму, тут нельзя самому получить травму, чтобы потом тобой занимались ребята из другой «скорой».