Три жизни Иосифа Димова

Затем мы сели в автобус, украшенный гирляндами. Автобус неторопливо доставил нас в большой парк. Там были аттракционы — всевозможные качели, карусели с лошадками и гондолами, гигантские шаги. Мы со Снежаной катались на лошадках, плавали на гондолах, гонялись друг за дружкой на гигантских шагах. Было так здорово!

К четырем часам дня автомобиль отвез нас в аэропорт. Там нас дожидался небольшой самолет с красным флажком нарисованном чуть выше мотора. Пилот помог нам устроиться, пропеллер завертелся, и мы полетели над полями и лесами, над большими и малыми городами, утопающими в зелени селами. С земли нас приветствовали взмахами шляп, платков, криками «ура!» Мы тоже кричали «ура». Снежана махала платком, а я — рукой.

Самолет приземлился на ровной широкой лужайке. К нам подбежали незнакомые женщины и мужчины. Они стали радостно обнимать нас, потом повели на большую поляну, где праздновали День Алой розы труженики села. На гигантских кострах жарились на вертелах туши телят, баранов, в стороне хозяйки готовили салаты, жарили пирожки и пончики. Вокруг гремели барабаны, попискивали кларнеты, доморощенные музыканты лихо наяривали плясовые мелодии на радость деревенским парням и девушкам…

Мы ели, пили, веселились, пока на небесном своде не засияла кротким светом Большая Медведица.

Когда мы вновь поднялись в воздух, внизу еще горели костры, сверкали огни праздничных городов, лучи прожекторов ощупывали небо, ракеты рассыпали над ликующим народом мириады разноцветных искр.

Наш самолетик приземлился у вокзала. Мы простились с пилотом, а потом и с девушкой, той самой, в форме, — она встретила нас у самолета, чтобы проводить до поезда. Как грустно стало на душе, когда праздничные огни остались далеко позади! Нас поглотила ночь. Еще немного — и оконные стекла залепило снегом…

Я возвращался к своей залатанной печурке, в холодное пустое помещение бывшего склада, где мыши и крысы по ночам соревновались в беге на длинные дистанции и играли в чехарду, но в душе не было ни страха, ни тревоги за будущее: я чувствовал у своего плеча хрупкое плечико моей спутницы. Поезд тряско волок свое туловище по рельсам, скрежеща и громыхая железными придатками вагонов, морозная снежная ночь стучала кулаками в стекла наглухо закрытых окон, а мне было хорошо: я ехал в коляске, запряженной парой рысаков, солнце сверкало в их гривах, а с неба вертолеты сыпали конфетти, и воздух был то алый, то зеленый. Поезд мчался через безлюдные просторы, скованные льдом, ночь походила на бездонный туннель, но Та, которая грядет, сидела рядом, положив голову мне на плечо, и потому мелькающий за окном мир не казался мне царством, где царит смерть…

Мы приехали после полуночи. Я взял извозчика и назвал ему адрес Снежаны. В воздухе пролетали редкие снежинки.

Извозчик осадил лошадей перед знакомым желтым домом. Я помог Снежане сойти и тихонько спросил, когда мы увидимся.

— Не знаю, — сказала она. Вид у нее был усталый, губы чуть заметно дрожали от холода. — Не знаю, — повторила она. — Я помогаю отцу, ежедневно хожу в институт. Но как-нибудь выберу время! — И она помахала мне рукой, как близкому, очень близкому человеку. — Спокойной ночи!

Я отпустил извозчика. Ночь была снежная, тихая, можно было вернуться домой пешком…

София, месяц ноябрь 1932 года».

Напечатанный выше текст написан не мной, и потому я взял его в кавычки. Он принадлежит моему отцу — это первая глава его «Заметок». Я прочел ее вскоре после смерти отца и подумал: «Да, эта милашка здорово водила его за нос!», имея в виду Снежану, или «Ту, которая грядет». А потом глубокомысленно заключил: «Ничего не поделаешь, у каждого времени — своя окраска!»

А теперь, когда прошло двадцать лет с той поры как я впервые прочел рассказ о Снежане, которым отец открывал свои «Заметки», я сказал себе: «А почему бы и мне не начать «Записки» тем же рассказом? Ведь «Та, которая грядет», — единственная для всех времен!

* * *

«Адам вкусил плода познания, и его глазам открылись несовершенства. Он был изгнан из Рая и повстречал Иллюзию. То был осел, но из-за сумрака, царившего за пределами райских селений, Адам принял его за агнца. Он последовал за Иллюзией, в надежде, что попадет в Страну лучезарного солнца, она же, как и следовало ожидать, заманивала его в страну ослиной колючки. Адам бежал за своей Иллюзией днем и ночью, садясь передохнуть, он царапал ногтем на тонкой коре березки: «Иллюзия спасет мир!»