Три выбора

Этот момент, когда мы обмениваемся дневными впечатлениями, я очень люблю потому, что мы почти всегда в это время находимся и «в фазе» и на одном уровне жизненного процесса – я глубокая «сова», а Нателла – «жаворонок», так что ко времени обычного нашего «приема пищи» – между «файф-о-клок’ом» и семичасовым выпуском теленовостей – я уже «вошел во вкус» текущего дня, а она – «ещё не вышла» из него.

В Мелехово, в музее А.П.Чехова, в коридоре перед столовой находится знаменитый «Дорогой многоуважаемый шкаф!». В нем мать Чехова прятала варенье и прочие сладости. Надеясь на его благосклонность и открытие доступа к сладостям, дети, гостившие в имении, обращались к нему столь почтительно.

Я бы, с учетом заслуг в гармоническом течении нашей семейной жизни, к нашему кухонному столу, за которым нами с Нателлой столько сказано друг другу, применил более уважительное обращение: «Наипредостопочтеннийший кухонный стол!»

Кстати, именно здесь, за этим кухонным столом, и произошел сегодня ключевой эпизод этой загадочной истории с винтиком из дужки моих очков – «Вскрытие грейпфрута»…

А после семинаров пришлось Нателле ещё проводить дополнительные лабораторные работы с «хвостистами». Тут уже она выступала в роли «мучителя-доцента» и задавала бедным «коммерсантам», пришедшим после пропуска всех уже состоявшихся работ практикума, коварные вопросы «на засыпку».

Так, для того, чтобы определить, журнал какой именно группы взять из ячейки шкафа, где документы хранились рассортированными по фамилиям преподавателей, она наивным тоном спрашивала: «А кто у вас занятия вел?» И бедолага, не посетивший ни одной лабораторной работы, должен был выкручиваться из этой колючей для него ситуации. В ответ звучало, как правило, классическое: «А я не помню…».

Но Нателла продолжала мучительный допрос (ей-то каково перелопачивать три десятка журналов в поисках фамилии студента!) и «конкретизировала»: «Так Буйнов или Шпагина?». И, в «условиях дефицита времени», от замороченного чехардой преподавательских лиц бедолаги-прогульщика порой звучало: «А я их путаю…». На что обескураженная Нателла уточняла: «Буйнова со Шпагиной путаете?!». И заливающийся зеленью стыда студент, осознавший, какую глупость он сморозил, продолжал все-таки упорствовать: «Ага!..»

И вот с таким контингентом нужно было еще и проводить демонстрационные опыты! Сегодня их тема звучала так: «Окислительно-восстановительные реакции». Опыты, конечно, красивые – одни только цветовые переходы малиново-синатового раствора перманганата калия чего стоят! Тут и нежно-фиолетовая окраска в щелочной среде, и зеленовато-бурый осадок в нейтральной, и почти прозрачный, нежно-голубой цвет сильнокислого раствора.

А классическая реакция термического разложения бихромата аммония! Когда изначально голубая конусообразная горка порошка бихромата, подожженная сверху риновым пламенем горелки Бунзена, начинала извергать фиолетовый «вулканический пепел» двуокиси хрома, образующей быстрорастущий конус «вулкана», а нагретый в его жерле воздух оранжевой, краснеющей при охлаждении на высоте полуметра струей, поднимался из раскаленной до зеленого свечения вершины!

Но красота эта требовала и предварительной подготовки растворов и последующей уборки и мытья многочисленной посуды! А после лаборатории нужно было ещё набрать на компьютере объемистую докладную записку с перечислением названий и марок списываемого в этом семестре оборудования и реактивов с обязательным приложением обоснования расходных норм на этилгидроксид.

Последнее было особенно тягомотным, ибо повторялось при каждом акте списания, хотя и так все прекрасно знают, что сумма объёмов этой жидкости, использованной для протирки оптики, приготовления растворов индикаторов и в других «научных целях» всегда меньше ее объёма, полученного на складе химреактивов. И причина этого давно открыта и зафиксирована даже в студенческом фольклоре:

Как ни строг у вас учёт —

Мимо колбы утечёт

То, что душу так бодрит —

Этилена гидроксид!

Тягомотность возникала именно потому, что всем была прекрасно известна причина («подходи лишь только к ней не с анализом науки») того, за какие такие «коврижки» так любят именно кафедру химии стеклодувы, сантехники, механики, электрики, маляры, штукатуры, пожарные, сторожа и даже некоторые доценты и профессора с других кафедр, не имеющих доступа к «веселящей душу» жидкости с молекулярной массой 46 дальтонов, являющейся предметом особого учета и столь строгого контроля!

И этот секрет Полишинеля требовали хранить как государственную тайну и дважды в год писать эти акты с расшифровкой расхода с точностью до миллилитра! Не иначе, как для каких-то лохов из ЦРУ, которым наше ГРУ подбрасывает эти отчеты (за отдельную, конечно, плату, пополняющую стабилизационный фонд) в виде «дезы» о высоком уровне трезвости в нашем обществе.