Три выбора

О второй командировке Александра Еремеевича в Магнитоград, его «броневой атаке» на госпожу Янгель, её пристрастии к новинкам французской моды, гламурных маневрах Ильи Давидовича, подлом коварстве Савелия Ильича, сокрушительном его поражении, а также о новых конфетах «Играем первую скрипку» бабаевской кондитерской фабрики.

Так как же объяснить, что именно она

Усвоила сюжет, проникла в содержанье,

Пленилась фабулой, героя приняла,

Замысловатую интригу в толк взяла,

Желая Бедняку не краха, а победы?!

…С секретаршей Александр Еремеевич и говорить не стал – ее слабого порыва остановить «эту громадину» он даже не заметил – видеть эту девочку не входило в его планы. Вломился он в приемную с такой скоростью, что, как говорил потом Илья, вид со спины у пиджака Александра Еремеевича напоминал круто скошенный броневой лист танковой кормы. А по уверенности и неотвратимости движения и сам Александр Еремеевич был под стать тяжелому танку «Клим Ворошилов».

Тамара Николаевна, в приталенном жакете с узкой короткой юбкой, с губами, накрашенными модной помадой French rose, сидела за столом и читала какую-то бумагу. Она строго и удивленно глянула на ворвавшегося в кабинет посетителя, но мгновенно узнала его, и взгляд ее смягчился. Более того, если бы это не была она – «железный» зам. Начальника Отдела сбыта! – можно было бы предположить, что в этом взгляде промелькнули искорки испуга. Но в данном случае это точно не было испугом, скорее – охотничий азарт.

Мрачно взглянув на нее, Александр Еремеевич сказал:

– Простите за то, что без стука… Уж очень хотел Вас видеть.

Такая откровенность обезоружила Тамару Николаевну. И она показала рукой на свободные кресла перед ее столом, приглашая Александра Еремеевича и Илью Давидовича садится.

– А почему так мрачно и так срочно? – спросила она. И, не дожидаясь ответа, продолжила:

– Кофе или чай? Вы ведь прямо с поезда, даже в гостиницу не заехали, судя по тому, что морковский пришел полчаса назад, а самолет прилетит только завтра утром.

Илья Давидович провел рукой по щеке и в тон ей добавил:

– И в поезде не работала электрическая розетка для моей модели «Браун», а Александр Еремеевич пожадничал и не дал мне станок… Кофе крепкий и без сахара.

Тамара Николаевна пододвинула к себе коробочку громкой связи и сказала:

– Два крепких кофе морквичам и мой чай.

Александр Еремеевич поддернул брюки, выпрямил спину и снова стал Карлссоном шестьдесят четвертого размера. Мрачность оставила его, но он по-прежнему был серьезен и собран:

– Понимаете, Тамара Николавна, когда мы с вами здесь говорили в последний раз, я серьезно решил «дружить семьями», настолько Вы мне понравились, несмотря на свою молодость.

Тамара Николаевна улыбнулась, и прервала серьезный тон Вольского:

– Не пытайтесь разуверить меня в вашей искренности, Александр Еремеевич, не говорите мне, что вам не нравятся молодые женщины!

Александр Еремеевич понял, что опять экспрессия в его речи затуманила смысл, и попробовал – не очень удачно – выбраться из сплетенной им самим словесной паутины, поспешно пояснив:

– Я в том смысле, что увидел в вас прежде всего опытного и разумного руководителя…

Тут ему на помощь пришел Илья Давидович:

– Но отчет о командировке начал с описания женщины «приятной во всех отношениях», причем не забыл упомянуть о вашем замечательном жакете в стиле «Шанель»…

На последней фразе Ильи дверь кабинета открылась и вошла секретарша с подносом, на котором дымились три чашки. Услышав, что разговор идет «в домашнем ключе», она решила поддержать его, сказав:

– Тамара Николаевна очень тонко чувствует стиль. Она по духу своему «француженка» и никогда не оденет английского костюма…

Было видно, что Тамаре Николаевне нравится ход разговора, но она, как действительно «опытный руководитель» и умная женщина поняла, что обсуждение ее достоинств уже дошло до грани допустимого и пора переходить к сути вопросов, заставивших Вольского мчаться к ней из Морквы:

– Спасибо, Катюша… Объяви в приемной, что у меня совещание и пусть подождут минут пятнадцать, – сказала он уходящей секретарше и, обращаясь уже к Илье и Вольскому, спросила:

– Так в чем дело?