Три влечения Клавдии Шульженко

Сказать стоит только об одном. Этот концерт, как и полагается юбилейному, собрал песни, написанные и спетые в разное время. Порой одну от другой отделяли четыре десятилетия! Рядом с ветеранами оказались совсем новые произведения, впервые прозвучавшие в Колонном зале, – «Когда-нибудь» Людмилы Лядовой и Олега Милявского, «Размышление» Семена Каминского и Владимира Бута, «А снег повалится» Григория Пономаренко и Евгения Евтушенко. И такое соседство не только не вызывало невыгодных для исполнителя сопоставлений, но как бы говорило о победе его над временем. Казалось, что каждую песню в тот вечер она поет впервые: настолько взволнованным и свежим было исполнение. Может быть, это произошло оттого, что она не стремилась воссоздать прежний рисунок песни. Новое прочтение хорошо знакомых произведений несло не столько радость узнавания, сколько чудо открытия: в легких когда-то песенках появилась глубина, за непритязательными строчками вставала новая гамма чувств, в юморе слышалась грусть, в сострадании – бесшабашная обреченность и лихость. И главное – ничего понарошку, все – подлинно, все – правда.

И еще одно. Это результат журналистского опроса, в зале находилось большинство композиторов, писавших для Шульженко. Точнее – те песни, которые она пела в этот вечер.

– Клавдия Ивановна никогда в жизни не пела так блестяще «Вальс о вальсе», как сегодня, – сказал Эдуард Колмановский и со свойственной ему любовью к развернутым оценкам добавил: – Талант ее таков, что, раз спев песню, она делает ее своей, «шульженковской». Мы, композиторы, не в обиде за это. Благодаря ее исполнению «Вальс о вальсе» обрел долгую и счастливую жизнь.

– Я думала, что после «Бабьего лета» от восторга взлечу в воздух! – Тамара Маркова.

– Никак не ожидал, что удостоюсь такой чести и две мои песни – «Подъезд» и «Возьми гитару» – прозвучат на юбилее. И как прозвучат! – Анатолий Лепин.

Зара Левина:

– Я давно не хожу в Колонный зал – ноги не позволяют. Но сегодня выбралась: любовь помогла. Никак не ожидала, что моя шутка «Старинный вальс» вызовет такой фурор и бис. Вина в том не моя или не только моя.

Евгений Жарковский:

– Я не говорил вам, но сегодня открою тайну: «Немножко о себе» я написал специально для Утесова. Тот по разным причинам отказался, я вынужденно отдал ее Шульженко и, говоря ее словами, «ничуть об этом не жалею». Ее исполнение – шедевр!

Между прочим, Леонид Осипович слушал концерт в директорской ложе, аплодировал, улыбался, был счастлив. А Клавдия Ивановна после одной из песен поднесла ему букет, отвесив поклон до полу.

– В знак дружбы и любви, – сказала она.

А сама после юбилея, еще разгоряченная успехом, ругала себя:

– Ну как я могла забыть пояс для «Давай закурим»! Ведь Слава специально сшил мне его – смотрите, какой он удобный, накладной, чтобы я могла держать по-солдатски руки в карманах. Ну, зайди я только на секунду за кулисы – Шура с поясом там стояла наготове! А я, как дебютантка, увлеклась поклонами и потеряла голову!

Не помню, не помню, не знаю

Я слышал первый романс из репертуара Шульженко – «Шелковый шнурок». Музыка Константина Подревского, сочинение 1926 года. Романс-гиньоль. Его она пела в самом начале своего пути.

В каждом куплете героиня рассказывает о своем милом, что «строен и высок, ласков и жесток», и (это в первом куплете) больно хлещет ее шелковым шнурком. Во втором – об измене ему, в третьем – о его самоубийстве на том же шелковом шнурке. И после каждого куплета – припев, раз от разу меняющийся: судьи, выясняющие причины суицида, задают героине вопрос за вопросом. Последний, третий, звучал так:

Потом, когда судьи меня опросили:
«Его вы когда-нибудь все же любили?»
Ответила я, вспоминая:
«Не помню, не помню, не знаю»…

Это «не помню, не помню, не знаю» в каждом припеве звучало без изменений, но, зная артистический талант Шульженко, можно представить, как она это пела…

* * *

На следующий день после юбилея Клавдия Ивановна спросила:

– Глеб Анатольевич, а вы заметили, что было с «Тремя вальсами»?

– Да, – ответил я, – и испугался очень.

– А я! Тряски нервное желе? Никак не могу понять, что со мной произошло. Ночью меня разбуди – сразу же скажу любую строфу. А тут посреди песни – вдруг провал, не помню ни одного слова. Боря шепчет мне: «У Зины красивые руки! У Зины…» А я как в тумане, и слышу его и не слышу.

– Никто ничего не заметил, – успокаивал я Клавдию Ивановну. – Вы же имеете право на паузу.

– Нет, нет, не говорите, – не соглашалась она. – Достаточно того, что это заметила я. Вы не представляете, как это страшно.

Многие тогда считали и считают до сих пор, что юбилейным концертом Шульженко попрощалась с публикой.

– Как красиво она ушла! В полном блеске своих сил и возможностей! – приходилось слышать не раз.

Но известному изречению «Со сцены лучше уйти на год раньше, чем на день позже» певица не последовала.