Аркадий Ильич поначалу мне показался человеком застенчивым и робким, но стоило ему сесть к роялю, как от его робости не оставалось и следа. Он мог часами не отходить от инструмента: рояль становился как бы его вторым голосом, который звучал постоянно, помогая ему вспомнить какую-то замечательную песню или рассказать о том времени, когда он впервые попал на филармонический концерт и что он там слышал. При этом он почти не отрывал глаз от собеседника, а руки его продолжали скользить по клавиатуре, извлекая мелодию, соответствующую его рассказу. Он, как выяснилось, был веселым человеком, часто смеялся, любил рассказывать забавные истории, анекдоты, и появление именно у него шуточных песен не казалось случайным.
На двух произведениях, показанных при нашей первой встрече, я решила остановиться. В одном из них, шутке «К другу», изображалась героиня, в поступках которой отсутствует логика, в другой – «Срочном поцелуе» – рассказывалось об анекдотическом эпизоде. Мелодии (особенно второй песни) мне показались вполне самостоятельными и понравились.
На записи этих песен с джаз-ансамблем Островский так волновался (инструментовки он сделал сам), так непроизвольно жестикулировал, сидя за спиной дирижера, что Семенов спросил его:
– Аркадий, может быть, вы встанете на мое место?!
Островский отшучивался, но из студии не выходил, пока не убеждался, что оркестр играл все так, как написано. Мне очень импонировала такая забота о своем детище, о том, в каком «виде» оно дойдет до слушателя.
Но вернемся к «Студенческой застольной». В ней он нашел тему, которой остался верен до конца жизни, – молодежную. И хоть сам считал, что занялся композицией поздно, и не раз иронизировал – вот, мол, студенческая песня от тридцатипятилетнего студента, – он оставался молодым и в удивительно «свежем» восприятии жизни, и в творчестве.
В «Студенческой застольной» было важное качество. Она адресовалась не только тем, кто учится сейчас, но и тем, для кого годы учения давно миновали:
К студенческой теме Островский обращался и в дальнейшем. Появилась новая песня – «Мы все студенты», но и тут была попытка переадресовать ее всем слушателям. Исполняя припев, я впрямую обращалась ко всему залу: «Да, да, друзья, мы все – студенты!» – включая и тех, кто пришел на концерт, и себя, и аккомпаниатора, на которого указывала легким жестом, в круг героев песни. Это обычно вызывало веселое оживление зрителей – ту самую реакцию, которую Аркадий Ильич ценил дороже аплодисментов. Свою страсть к пронизанной юмором песне он сохранил навсегда.
Задумчивые, окрашенные легкой грустью произведения для него были редкостью. В появлении одного из них я приняла некоторое участие. Я была на гастролях в Гомеле. Стояла ранняя весна, по-летнему теплая, и старый городской парк над рекою был весь в зелени и цвету. Бродила по его дорожкам, смотрела на бабушек, пришедших с внучатами погреться на первом солнышке, на пары влюбленных, на стайки школьников, что-то горячо обсуждавших, и думала: а ведь, наверное, можно рассказать обо всем этом в песне.
Вернувшись в Москву, была полна решимости – такая песня должна появиться. И даже знала, какая у нее будет мелодия. Помните, я говорила о песне Островского «Срочный поцелуй»? Ее текст не выдержал проверки временем, и она была, казалось, навсегда забыта. Но все эти годы мелодия ее не покидала меня.
Случилось так, что в первый же вечер по приезде мне позвонили из музыкальной редакции радио и предложили выступить в новом праздничном обозрении – приближались майские дни.
– А когда запись? – спросила я.
– Через две недели, – ответила Лидия Васильевна Шилтова, возглавлявшая отдел советской песни. – Авторы обозрения написали для вас очень хорошую сценку, и надо решить, что вы будете петь.
– Сценку с удовольствием сыграю, – согласилась я, – а песня будет новая и, по-моему, замечательная!
Лидия Васильевна поинтересовалась авторами песни и ее названием.
– Названия пока нет, и авторов тоже. Вернее – есть прекрасная мелодия Аркадия Островского, есть и идея песни. Остановка только за текстом, но, если авторы обозрения напишут его, – к нужному сроку песня будет!
И через две недели, несмотря на стойкий скептицизм редактора, которая отлично знала, как кропотливо я работаю над каждым новым произведением, мы записали песню. Поэты – Владлен Бахнов и Яков Костюковский – назвали ее «Мой старый парк»: