Три цвета времени

По возвращении после ночного путешествия и поисков Бейль наотрез отказался ехать. От усталости он бросился в постель не раздеваясь. Таркини в комнате не было. Франсуа поставил на стол стакан крепкого алкоголя и кусок сыра с серым армейским хлебом. Все это было уже не нужно. Бейль проспал до утра и лишь утром решил ехать. Пожар не прекращался. Пока кучера хлопотали у колясок, Франсуа и Луи – ординарцы, обязанные сопровождать коляски, – без умолку рассказывали Бейлю о том, что все пожарные инструменты вывезены главнокомандующим Растопчиным нарочно, чтобы дать волю огню.

Бейль, взяв с полки английский перевод «Поля и Виргинии»[26], пытался забыться чтением. Это всегда удавалось. Гравюры, изображавшие далекие южные ландшафты чужих стран, юношу, спасающего девушку из воды, отвлекшие Бейля на мгновение, опять вызвали в нем картину гибели Мелани в огне. Потом, почти не думая, он протянул руку и взял вторую книгу. Это была странная книга – издание 1803 года с портретом негра в треуголке и мундире генерала Конвента. Бейль вздрогнул: это был несомненный портрет Туссена Лувертюра[27], вождя восставших негров. Это была книжка офицера Кузена Д' Аваль – она о жизни и смерти негрского героя. Тонким английским почерком Растопчин сделал надпись: «Негры сожгли свою столицу, и французам ничего не досталось». Бейль бросил книгу. Пожар Москвы приобретал страшный смысл. Встал. Лошади были готовы. Бейль вышел на крыльцо и вдруг схватился за притолоку. Зубная боль, как удар в челюсть, едва не повалила его на землю. Выпив стакан спирта, он почувствовал себя легче. На другой стороне площади конные канониры вытащили единственную пожарную машину и пробовали ее на соседнем загоревшемся доме. Коляска направилась в веренице других экипажей, увозивших из Москвы людей и военный багаж, вместе с огромным количеством награбленного имущества, в направлении к Тверской. Вскоре, достигнув одного из переулков по Тверской улице, Бейль увидел, как со стороны Кузнецкого моста, где жила французская колония, выбежала купчиха Готье, госпожа Сент-Альб и две женщины с узлами. Сент-Альб бросилась на колени перед коляской, умоляя вывезти ее из Москвы. Бейль уступил ей место в коляске и пошел пешком.

Движение экипажей было настолько медленно и каждый перекресток подавал на главную магистраль Тверской такое количество повозок, что пешая ходьба нисколько не затрудняла Бейля. Генерал Кригенер поровнялся с ним и рассказывал ему все сплетни о ночном военном совете в Кремле. Несмотря на рассеянность, Бейль уловил оттенок злорадства в его повести о французских неудачах.

Только к вечеру сквозь деревья старинного парка замелькал императорский штандарт на Петровском дворце. А через час Бейль входил в большую избу села Всесвятского, где ждал его, негодуя и ворча, старый Дюма, окруженный товарищами Бейля – Бюшем, Бергонье, двоюродным братом Гаэтаном Ганьопом, бароном Жуанвилем и Марциалом Дарю. Молодежь не сдавалась. Привыкнув к зрелищу горящего города, она уже не смотрела в сторону Москвы и развлекалась по-своему.

Через какие-нибудь полчаса дремлющий Бейль увидел над своим изголовьем карикатуру с надписью:

«Pekin des cendre, due de brandspuil»[28].

Французская колония и русские купцы в поддевках с большими бородами сидели у бивуачных огней в Серебряном бору. Огромная поляна от Петровского парка до Серебряного бора была сплошь уставлена артиллерийскими повозками. Гвардия снова ушла в Москву, с ведрами оцепила Кремль и отбивала у огня место, облюбованное Бонапартом. Восемь тысяч людей работали без передышки. Наполеон был мрачен и настроен плохо. Он почти не отпускал от себя Дюма, требуя у него точных сведений о возможности восстановления фуража. Бейль, не разгибаясь, сидел за работой.

Блестящие математические способности Бейля помогали ему оперировать огромными цифрами с быстротой и легкостью, поражавшей военных инженеров, кончивших учрежденную Конвентом знаменитую парижскую Политехническую школу имени Эйлера. В этих занятиях прошел весь день.

Бонапарт, усталый, сел за стол с карандашом в руке и не мог решить уравнения с двумя неизвестными. Он гневно пытался поймать Дюма на ошибке и не мог этого сделать, так как сам горел в лихорадке. Генерал Дюма взял с собою Бейля на доклад. Стоя перед обеденным столом императора, Бейль, замороженный от отчаяния и измученный до крайности, спасался только огромным напряжением способностей математика. Бонапарт, жуя куски холодной индейки и запивая глотками белого вина, говорил ему цифры, предлагая карандаш. Бейль вычислял наизусть и с каждым итогом, с каждым решением задачи, не замечая прояснившегося лица Бонапарта и восхищенного взгляда генерала Дюма, чувствовал только одно облегчение: он менее ощущал невыносимую боль пережитой утраты. Записав решение задачи о длине пути, пробеге лошадей, потере конского веса на ста километрах, Бонапарт подвел итоговую цифру и, передавая Дюма листок, сказал:

– Обеспечить конницу!