Три цвета времени

– Скифы жгут свое жилище, – начал Наполеон, – а Европа будет кричать о якобинском варварстве французов. Что сделали вы, господа маршалы и офицеры, для спасения Москвы от пожаров? Есть ли у вас доказательство того, что три четверти пожара не произошли от пьяного буйства солдат?

– Французская рука не поднималась на московские дома. Ручаюсь, как губернатор нашего нового города, ваше величество!

Наполеон ударил в ладоши. Под конвоем вошел пьяный французский гренадер с потушенным смоляным факелом в руках.

– Кто это? – спросил Бонапарт.

Мортье подошел и, взяв пьяного за ворот левой рукой, разорвал ему мундир. Восьмиконечный старообрядческий крест вывалился из-под грязной рубахи.

– Кто ты? – спросил Мортье.

Переодетый молчал.

– Привести переводчика! – сказал Мортье, обращаясь к начальнику конвоя.

Наполеон жадно слушал звуки чужого языка, быстро перекидывая глаза от переводчика на переодетого.

– Спросите, почему он молчал до сих пор, – сказал Наполеон.

– Это русский ночной сторож, ваше величество. Ему приказано молчать под угрозой казни. Сейчас он заговорил только потому, что, как он сам заявил, он готов к смерти.

Еще минута разговора. Переводчик оборачивается с бледным взволнованным лицом, повторяя:

– В Москве, оказывается, десятки тысяч крепостных, которым обещана вольная за поджоги, и столько же выпущено злодеев и убийц из тюрем с обещанием помилования за поджоги. Он говорит, что Москву сожгут дотла.

Бонапарт сделал резкий и пренебрежительный жест. Конвоиры вывели переодетого.

Вбегавший по лестнице на заседание совета граф Сегюр[21], едва успевший пробиться в Кремль со своими младшими офицерами, увидел, как тут же, на каменной черной лестнице, французские солдаты колют штыками гренадера со смоляным факелом в руке. Сегюру было не до вопросов. Вбежав в зал совета, он с негодованием разыскивал Мортье. В ту минуту, когда военный совет выслушивал донесение Мюрата о том, что в русской армии, стоящей неподалеку от Москвы, начались бунты по случаю сдачи города и пожаров, Сегюр сделал знак губернатору. Мортье, злой и взбешенный, подошел к нему.

– Известно ли вам, – с бешенством шипел ему на ухо Сегюр, – что сейчас сквозь ряды спящих часовых вошел артиллерийский парк в незапертые кремлевские ворота? Достаточно одной искры, если пламя повернется на Кремль, чтобы все сидящие здесь, не исключая его…

Сегюр хотел сказать «его величество» – и запнулся…

Мортье понял и выбежал из зала.

Докладчик читал:

– «На аванпостах происходили мирные встречи французских солдат с казаками. Дважды приводили неукрощенных длинногривых коней, чтобы показать нашим солдатам бесконечные возможности роста русской кавалерии. Казаки уверяли, что в необъятных степях Азии неиссякаемые табуны перебрасываются все ближе и ближе к московскому дистрикту».

– Успел ли прочесть неаполитанский король эту болтовню? – спросил Наполеон резко. – Какому несчастному идеологу вы поручаете писать мне этот вздор? Прикажите ему написать стихи, а сейчас на словах переходите к делу. Бросьте вашу бумагу! Нынче утром я отправил царю предложение заключить мир. Если он откажется, пусть пеняет на себя.

Бонапарт разыскивал глазами Дарю. Маршал быстро встал и, отчеканивая каждое слово, произнес:

– В два часа пополудни русский штаб-офицер из госпиталя под специальной охраной парламентеров и снабженный всем необходимым отбыл по Петербургской дороге с письмом вашего величества.

Наполеон поднял руку. Дарю сел.

– Если Александр не ответит в установленный срок, то мы сами сожжем Москву и пойдем на Тверь, куда двинутся Макдональд, Мюрат и Даву[22].

Бертье осторожно толкнул локтем Бессьера. Бессьер шепнул:

– Это лишь пробный шар.

Но среди генералов уже шло большое движение. Все эти лица, такие разнообразные, очень молодые или очень старые, все эти недавние солдаты и дворяне старинной Франции, смешавшиеся за царским столом горящей Москвы, задвигали плечами, задергали концы аксельбантов, закачали головами.

Бонапарт смотрел по сторонам и быстро спросил, пи к кому не обращаясь:

– А как же Даву? Как здоровье герцога Экмюльского?

– Он в армии, – ответил Лористон. – Рана тяжелая. В Кремль приехать не мог. Врач советует ему не ездить в Москву.

Свистящий ветер, похожий на смерч, крутясь высоко в ночном небе, нес огненные шапки и искры горящего Замоскворечья. Огненный хвост, крутясь и извиваясь, ясно был виден в окна Кремлевского дворца. Острые моменты военного совета миновали. Воцарилось деловое спокойствие, оживляемое быстротою работы Наполеона. Послышались знакомые шутки и остроты, памятные многим по заседаниям Государственного совета, в которых обсуждались живо и остроумно бытовые казусы нового гражданского кодекса.