Три цвета отражений

Сколько ни скрывай, не скроешь, что за дочь родила Эрменгарда Безумная. Благо, удалось отговориться кознями злых духов, коим лестно извредить потомство знатного рода, чьи бранные деяния и семейные дела равно у всех на устах. И всё же Герда Баллерская, вторая супруга Бертольфа, в дрожь тряслась, затяжелев; при ней неотлучно три монаха читали на изгнание бесов. Боялась даже взглянуть на ребёнка, и только узнав, что сын без изъяна, разрыдалась с облегчением, взахлёб благодаря Матерь Божию.

Пиши, – после долгого молчания заговорил граф Фредегар, перестав грызть ноготь. – Пиши: «Ваша Светлость, мой государь Бертольф! Супруга Ваша Эрменгарда минувшей ночью благополучно разрешилась от бремени…»

Боже всемогущий, что диктовать дальше? Фредегар вспомнил тельце, извивающееся в руках повитухи. Плоская голова, тараща глазки, с крысиным писком разевает гребни челюстей. И эти ножки… ручки… лапки… столько не бывает! Будто рак в садке шевелится. Кольчатое брюшко, отделённое перетяжкой от выпуклого тулова. Голова тянется из шейных обручей, вертится… Фредегара замутило.

«…ребёнком, коего опытная повитуха опознала женским полом. Не скрою от Вас, государь, что ребёнок сей мало схож с человечьим…»

Роды были тяжёлыми, а повитухе казалось, что она видит дурной сон. Послед выглядел так непривычно, что она сочла его вторым, меньшим плодом, но быстро опомнилась. Продолговатое детское место было живым – оно само медленно втягивало толстые пуповины и съёживалось, твердело, будто смерзалось, выжимая из себя сукровицу, и под лоснящимся его покровом кишело жёлтое и чёрное. Она велела сжечь послед. Помощница божилась после, что оно кричало в огне и спеклось в костяной ком.

К измождённой Эрменгарде на время возвратился разум. Отдышавшись, она едва слышно попросила показать ей дитя, но увидев, заголосила, сжав голову руками: «Отпустите! Я не хочу! Оставьте меня!»

Когда кастелян Лансхольма представил Адриена Её Сиятельству и объявил, что герцог назначил этого молодого рыцаря стражем и телохранителем дочери, Адриен стоял ни жив, ни мёртв. Он сражался, убивал и бывал ранен. Он бился один против трёх и всех троих сразил, хотя под конец с трудом держался на ногах. Он тонул на переправе и чудом выплыл. Но никогда его не схватывала оторопь, как перед лицом владелицы Лансхольма. Первым порывом было – возмущённо сказать кастеляну: «Монсьер, что за нелепая шутка!? Вы станете уверять меня, что это…» Однако смолчал. Сам Бертольф предупреждал его о том, что Альберта необычна. Правда, никто не намекнул, до какой степени. Все слухи о Сокровенной померкли в сравнении с её подлинным обличием. Волчья шерсть и пасть? нет, всё куда хуже.

И голос. Шершавый, неприятно острый, вовсе не девичий. Так говорил шут-карлик при дворе короля Готфрида, где Адриену довелось бывать.

– Почему ты решил просить покровительства моего отца?

– Ваше… Ваше Сиятельство, – Адриен скованно, принуждённо поклонился, – я оказался в распре с родом графа Мидельбергского. Поссорившись, я смертельно ранил одного из них. Платить вергельд мне было нечем, да родичи умершего и не хотели брать выкуп за кровь, искали моей жизни. Я бежал. Меня настигли в землях, подвассальных Вендельскому герцогу. Я принуждён был защищаться и… долг мой перед Мидельбергом возрос вчетверо. Герцог, ваш отец, оказал мне великую милость, взяв под свою защиту.