Три ступени до ада

Он открыл морозильное отделение холодильника на кухне. И вот там, среди пакетов с мясом и другими обычными продуктами, он обнаружил все-таки еще один прямоугольный сверток в белом пакете, на котором черным маркером было написано: «Чижова. 2 кг».

Чижова? Да это же их соседка, живет через стенку! Да только она уже месяц как гостит у сестры в Питере. Значит, этот пакет предназначен ей?

Он положил сверток на стол, вынул содержимое и был даже немного разочарован: это было сливочное масло. Ровный прямоугольник, завернутый в пергамент, часть, видимо, от большой упаковки. Масло! А он-то себе напридумывал!

Но откуда у Алены такое количество масла? Неужели?.. Да, Алена и домой иногда приносила куски масла, немного говядины из детского сада, подворовывала, понятное дело, приговаривая при этом, что это «остатки от деток». Мол, не пришли, лишнее осталось.

Герман не очень-то в это верил, понимал, что никакие это не остатки, и что воровство в детском саду продуктов — это система, и что не Алена это начала. Что, скорее всего, так называемые «излишки» образуются при неправильном планировании закупки продуктов, когда заведующей или тем, кто там отвечает за закупку, устанавливаются завышенные нормы питания, а излишки потом проводят мимо котла… Ну да, не только масло и мясо, но и много чего другого. Но не килограммами же! Немного творога, немного сметаны, печенья…

Но чтобы вот так продавать по восемь килограммов масла? А в другом свертке было, судя по форме свертка, мясо! Получается, что в садике этом воруют о-го-го (!) в каких масштабах! Может, их кто покрывает из администрации? Или кому они там подчиняются?

Герман и не заметил, как достал масленку и сделал себе бутерброд с батоном и толстым слоем масла, сверху положил ломтик сыра. Вскипятил воду, приготовил кофе с молоком. Собрался было уже подкрепиться и даже успел откусить от бутерброда, как в дверь снова позвонили. Кто это может быть на этот раз? Снова Вера? Забыла что-то? Нет, вряд ли, теперь она сюда не сунется, а уж когда узнает, что Алена погибла, и вовсе забудет сюда дорогу.

Он все-таки посмотрел в глазок и вздохнул с облегчением. Это была Галя. Галя Петрова, близкая подруга Алены. Пришла к нему, чтобы поддержать. Она добрая, часто бывает у них, помогает Алене по хозяйству, то окна помоет, то кладовку разберет, то ковры на снегу почистит зимой… Она не замужем, хотя очень симпатичная, грудь у нее большая, ноги стройные. Словом, приятная женщина. А какие пироги печет! Возможно, Алена за ее старания тоже расплачивается с ней детсадовскими продуктами? Тем же маслом, к примеру, или мясом.

— Входи, — запросто впустил он ее, без церемоний, они даже не поздоровались.

— Гера… — И Галка с порога бросилась к нему на грудь, заплакала. — Не верю, слышишь, не верю, что ее нет!

— Ладно, Галя… успокойся. Что же теперь делать? Нет с нами нашей Алены. Надо как-то жить дальше. Проходи.

Галя пришла не с пустыми руками. Как всегда, с сумкой, полной вкусноты.

— Решила тебя подкормить.

И Галя, хоть и одетая во все черное (но платье с глубоким декольте, а в ушах сверкающие красные серьги, да и губы ярко накрашены, словно она собралась на концерт), в трауре, принялась деловито, причмокивая и чуть ли не облизываясь (что вызвало у Германа странное чувство нереальности происходящего, а потому полного абсурда!), доставать из сумки, приговаривая и вкусно комментируя еду, судочки, мисочки, контейнеры с селедочкой, отварной картошкой, бужениной, пирожками с капустой, разными закусками. И под конец извлекла со дна большую красивую бутылку водки.

Бутерброд с сыром, даже на толстом слое сливочного масла, показался Герману уже не таким аппетитным и даже скучным на фоне этого соблазнительного гастрономического изобилия. К тому же он был уже не один, а с Галей! А она, как известно, человек-праздник. Правда, так называли прежде Алену за ее веселый нрав и доброе сердце.

Все было вкусное, очень вкусное: пирожки, еще теплые, таяли во рту, селедка была слабосоленой, жирной, розовой, а баклажаны, а буженина! Даже водка показалась Герману вкусной, мягкой.

Он пил и плакал, плакал и пил. А Галя успокаивала его, обнимала, прижимая его к своей пышной груди. Он смотрел на складку между грудями, и ему хотелось запустить туда, в эту упругую с виду белую мякоть женского тела, свои пальцы. Хотелось даже разорвать этот вырез, эту черную трикотажную ткань…

Он уже не принадлежал себе. Он не был уже тем прежним Германом, который всегда воспринимал подругу жены просто как друга, а не как женщину. Да он и не разглядывал ее никогда особо. Ну пришла Галка и пришла. Ушла и ушла.

Он не замечал ее. Сейчас же, когда он уже знал, что смерть совсем близко, что она украла у него Алену, еще недавно полную жизни и радости молодую женщину, причем по чьей-то роковой ошибке (только так можно было объяснить причину убийства), ему как никогда захотелось жить, насладиться каждым мгновением этой хрупкой и такой ненадежной жизни.