Три сердца и три льва

Сарах вогнал саблю в образовавшуюся щель. Мигом позже меч переломился с треском. Вдвоем они подняли плиту, перевернули. Она рухнула с глухим грохотом и разломилась на три части. Алианора схватила Хольгера за руку, шепнула:

– Слушай!

Он поднял голову. И услышал далекий шум марширующих армий. Мощный грохот копыт, звуки труб, предвещавший смерть, лязг оружия.

– Это орды Хаоса двинулись на человечество. Хольгер глянул в яму у своих ног. Там в нарождавшемся рассвете отливал голубым огромный меч.

– Со страхами покончено, – сказал Хольгер. Тому, что заключено в этом мече, никто не сможет противостоять. А когда демоны, которых дикари чтут, как богов, будут побеждены, их союзники – люди враз потеряют отвагу и разбегутся. Сейчас мы ими займемся.

– Но кто же ты? – шепнула Алианора.

– Еще не знаю, – сказал он. – Но скоро узнаю. Он выжидал. Чуял в себе мощь, но то, что его ожидало, превышало все людские меры и надежды. Он не собрал еще достаточно отваги, чтобы взяться за рукоять.

Взглянул вверх на Распятие. Нагнулся. И выпрямился, держа Кортану в руке.

– Я знаю этот меч, – прошептал Сарах.

Хольгер чувствовал, как его фальшивый облик тает, исчезает. И возвращается память. Теперь Хольгер знал, кто он такой.

Алианора прижалась к нему, Сарах положил Хольгеру руку на плечо, Папиллон ласково коснулся мордой его щеки.

– Что бы ни случилось, чтобы со мной ни произошло знайте – вы вернетесь невредимыми и с вами всегда будет моя любовь.

– Я искал тебя, друг, – сказал Сарах. – Искал тебя, Огер.

– Я люблю тебя, Хольгер, – сказала Алианора. Огер Датчанин, Хольгер Данске, которого старые французские хроники именуют «Огир ле Даноис», вскочил в седло… Он был датским принцем, которого еще в колыбели одарили силой удачей и любовью те из жителей Фаэра, что желали людям добра. Был тем, кто направился служить Карлу Великому и стал одним из знаменитейших его рыцарей, защитником христианства и человечности. Был тем, кто победил в бою Сараха, короля Мавритании, и стал его другом, и они странствовали вместе долгие годы. Был тем, кого любила фея Моргана; тем, кого она, когда подступила к нему старость, взяла к себе на Авалон, чтобы вернуть ему молодость. И он жил там с ней, но сто лет спустя язычники стали угрожать Франции, и он вернулся, чтобы задать им трепку. А потом, в миг своего Триумфа, был перенесен из мира смертных в неизвестность.

Одни уверяют, что он на Авалоне, на острове, на знающем власти Времени, ждет, когда вновь придет час спасти Францию; другие говорят, что он спит в подвалах замка Кронборг и проснется, когда враг станет угрожать Дании; но все забыли, что он был и останется человеком со всеми нуждами и слабостями рода человеческого. Для всех он – попросту Заступник.

Он выехал из церкви на равнину. Казалось, следом едет весь мир.

ЭПИЛОГ

Вскоре после окончания войны я получил письмо от Хольгера Карлсена. Узнал, что он жив, но больше не имел от него никаких известий, пока два года назад он в один прекрасный день не появился у меня в конторе.

Он очень изменился, выглядел гораздо спокойнее и старше, что меня ничуть не удивило – я помнил из того письма, сколько ему пришлось пережить, сражаясь в подполье. Он рассказал что снова нашел себе работу в Штатах.

– Зарабатываю на жизнь и только, – пояснил он. – А главное мое занятие – рыскать по антикварным магазинам. Старинные книги. Я отыскал несколько великолепных экземпляров в Лондоне, Париже и Риме, но этого мало.

– Это что-то новенькое! – воскликнул я. – Ты стал библиофилом?

Он рассмеялся – не очень весело.

– Не совсем. Расскажу при случае. – Стал расспрашивать о наших общих знакомых. Пребывание в Лондоне несомненно улучшило его английский.

Случай выдался вскоре. Думаю, ему позарез нужен был благожелательный слушатель. Он вступил в лоно католической церкви (учитывая его прежние взгляды, я готов считать этот шаг сильным аргументом в пользу подлинности его рассказа), но не это стало темой его излияний.

– Не думаю, что ты поверишь хоть слову из того, что услышишь, сказал он как-то в полдень, когда мы сидели у меня дома за пивом и бутербродами. – Но выслушай все же, ладно?

И он рассказал эту историю, как она ему помнилась. Закончил перед самым рассветом. Улицы были пусты, а фонари светили так тускло, что можно было разглядеть звезды. Он налил себе пива и долго созерцал стакан.

– И как же ты вернулся? – спросил я тихо, чтобы не вырвать его резко из задумчивости. Он посмотрел на меня взглядом лунатика: