Три самодержца. Дневники генеральши Богданович

Штюрмер тоже сказал, что якобы французский посол Бомпар привез сюда предложение о мире, что якобы это не инициатива Франции, а что Япония обратилась к Франции, чтобы она была посредницей в этом деле, и Япония просит мира.

Приходится со всех сторон слышать, что «Указ» и «Сообщение» противоречат друг другу, что «Указ» вполне либеральный, а «Сообщение» – наоборот.

18 декабря. В Петербурге озлобление против вел. кн. Алексея Александровича за неподготовленность флота. В. В. Бельгард (фрейлина), и та говорила, что необходимо сделать уступку обществу – дать отставку вел. кн. Алексею Александровичу, что это сразу успокоит общество, а также надо стушевать значение вел. князей, чтобы они были ответственны перед законом, что вел. князья плодят недовольных, желающих конституции.

19 декабря. Вчера говорили, что поражены переменой, которая произошла в Витте, что он стал консерватором, что он и Победоносцев отстаивали вдвоем в заседании под председательством царя сохранение прежнего режима – самодержавного – в России. При этом идет такой разговор, что Витте ненавидит царя, что он желает, чтобы царь был убит, и к этому ведет политику, чтобы, когда царя не станет, он, Витте, явился бы самодержавным.

Говорят, что условия, на которых Япония предлагает мир, так ужасны, что царь отклонил все переговоры насчет этого вопроса.

В комиссию по Гулльскому инциденту в Париж послали Дубасова, а Казнаков, который туда был раньше послан, оказывается, болен – на первом же заседании уснул.

20 декабря. Сегодня получены известия о сдаче Порт-Артура.

Был сегодня Суворин. Сказал он, что никогда не думал, что в России может быть революция, но теперь приходится думать, что она возможна; что он видел Витте, говорил с ним, и Витте сказал, что боится весны. Суворин признает, что никто столько вреда не сделал России, как Мирский; что в эту минуту правительства нет; что высочайший указ и правительственное сообщение обозлили всех, что в них не верят; что следовало бы этот указ дать в июне месяце, когда Плеве был жив, тогда бы его приняли с благодарностью, а теперь другие аппетиты. Сам Суворин не за конституцию. «Избави от нее бог», – сказал он. Но он за Земский собор; сказал, что, будь он созван после убийства Плеве, многих бы это успокоило, а теперь и это найдут, что мало. Витте при свидании с Сувориным сказал, что не сочувствовал Плеве, но что теперь чувствуется, что его нет, что при нем была власть, не было такой разнузданности.

22 декабря. Д. С. Федоров рассказывал про свое свидание с царицей-матерью, которая про черниговскую депешу сказала: «Mais ils ont ècrit des horreurs a mon fils, ce sont des cochons»[98].

23 декабря. Сегодня у Витте заседание Комитета министров, в котором министры должны подписать, что единоличных докладов у царя иметь не будут. При этом вопрос стоит так, что только председатель Комитета министров будет иметь единоличный доклад. Павлова такой образ действий Витте возмутил. Против Витте направлен вел. кн. Александр Михайлович.

По словам французского корреспондента Dru, московский предводитель кн. Трубецкой написал письмо Мирскому, в котором настаивает, чтобы оно было доложено царю, а высказывает в нем все то же, что было в черниговской телеграмме, которая так возмутила царя.

25 декабря. Был Рыдзевский. Говорил, что царь более чем индифферентно относится ко всему, что творится в России, что «он ничего не понимает». На все тревожные донесения, которые ему представляются, он только делает пометку красным карандашом, из которой видно, что он их читает, но затем ни слова ни с кем про них не говорит, ничего не спрашивает, не советуется, как вести дело. Витте в эту минуту est le maître de la position[99]. Мирский понял, что Витте его совсем обошел. Мирскому придется не сегодня завтра уйти, и тогда Витте посадит на его место своего приспешника. Все это говорил Рыдзевский.

Депеша о капитуляции Порт-Артура была получена царем на станции Боровичи, во время пути. Новость, которая удручила всех, любящих свое отечество, царем была принята равнодушно, не видно было на нем и тени грусти. Тут же начались рассказы Сахарова (военного министра), его анекдоты, и хохот не переставал. Сахаров умеет забавлять царя. Это ли не печально и не возмутительно! Не дай бог, чтобы это проникло в народ, к недругам.

Павлов говорит, что Витте быстро проведет конституцию, – испросит разрешение созвать Земский собор, созовет собор не всесословный, а только из одних земцев, да с известной окраской, которые затем провозгласят его диктатором.

26 декабря. Гербель возмущен Мирским, хочет уйти в отставку, находит, что при теперешнем режиме нельзя работать. Рассказал он, как Чертков (Варшава) поручил ему передать Святополку – не Мирскому, а «окаянному», как выразился Чертков, – что, пока он варшавский генерал-губернатор, у него все в крае останется по-прежнему, что он новых веяний у себя не допустит. Так и было передано Мирскому.