Три пункта бытия

— Индивидуальность! А характеристику на себя написать не может! Смех! Смех, больше ничего! Не серди меня, Дроздов! Рассердишь, я тебе покажу... Я тебе покажу, какая ты величина!

— А ну?

— Покажу! Практически! Твою характеристику!

— А ну?

И тут Шевырев, в самом деле очень сильно рассердившись, сказал:

— Не хочется мараться, ну да черт с тобой!

С этими словами Шевырев вынул из кармана какой-то стеклянный осколок и с сердцем протянул его Дроздову:

— Смотри!

— Куда? — тоже не без сердца спросил Дроздов.

— Хоть на меня, хоть на себя! Не все ли это равно!

При рассмотрении сквозь стеклышко в облике Шевырева оказалось очень много странного: решительность и значительность всей фигуры, но фигура была при этом в одну шестую или седьмую часть нормальной величины.

— Ну и что? — спросил Дроздов.

Ответа не последовало.

— Ну и что? — спрашивал Дроздов. — Ну и что? Ну и что? Ну и... — и вдруг он замолк.

Он держал стеклышко в опущенной руке, но теперь уже и невооруженным глазом видел крохотного Шевырева. Он оглянулся — Шевырев нормальный полностью отсутствовал.

— Побаловался, и хватит! Хватит же! Зачем это тебе! Почему? Зачем? — не вполне логично задавал вопросы Дроздов.

Крохотуля Шевырев и не подумал отреагировать.

Дроздов положил крохотулю Шевырева на левую руку, правой же гладил его и все ходил и ходил по кругу, и все задавал и задавал глупые вопросы, пока не заметил, что Шевырев что-то шепчет ему, сделав при этом свое кукольное личико необычайно таинственным.

— Посмотри в другую сторону, — прошептал Шевырев. — Нет, нет, посмотри в стеклышко!

— Для чего? — не без опасения тоже прошептал Дроздов.

— Меня мало. Да?.. Посмотри в другую сторону и ты увидишь, как меня много... Нет, нет, только через стеклышко!

Не без робости Дроздов посмотрел.

И увидел в другой стороне еще одного маленького Шевырева, точную копию первого.

А потом он увидел точную копию второго, копию третьего.

И т. д.

Он смотрел вокруг и всюду видел крохотных Шевыревых, они быстро смыкались в шеренгу, а, сомкнувшись, сделали приветствие правой рукой и крикнули:

— Здорово, Алешка!

Дроздов неуверенно тоже приветствовал их поднятием руки, заметив при этом, что самый первый, оригинальный крохотуля Шевырев, который лежал у него на руках, каким-то образом с руки исчез. Наверное, он был теперь в общем кругу Шевыревых.

— Почему вас так много? — спросил Дроздов.

— Чем больше тем лучше, — ответили все Шевыревы без знаков препинания, восклицания или вопроса, без интонации.

— Чем лучше? — пытался выяснить. Дроздов.

— Тем лучше чем больше

— Откуда вы это знаете?

— Мы знаем потому что нас много

— Вы странные!

— Ты странный ведь ты один а мы все

— А кто это «все»?

— Все это мы

— А кто это «мы»?

— Мы это все

— Скажите, как вас зовут?

— Нас много

— Вы добрые?

— Нас много

— Вы злые?

— Нас много

— Вы умные?

— Нас много

— Паршивцы!

— Нас много нас много нас много

Голос множества был ничем не примечательным голосом ничем не примечательного человека, с незначительной хрипотцой. Хрипотца соответствовала только что пропущенным ста пятидесяти граммам. Однообразная интонация все время была лишена каких бы то ни было оттенков, кроме разве служебно-возвышенного.

— Спойте какую-нибудь песню, марш или лирическую?! — попросил Дроздов.

— Мы не поем

— Ну, тогда продекламируйте. Из классиков или из современных поэтов. Кто вам больше нравится?

— Мы не декламируем

— Не может быть, вы такие дружные, такой безупречный коллектив!

— Мы не дружные мы не знаем друг друга

— Это удивительно!

— Мы все одинаковые и нам нечего знать друг о друге

— А почему вы все произносите совершенно одинаковые слова?

— Потому что мы все знаем слова только для всех

— Ну, если так, я буду задавать темп, вы же все будете произносить все слова для всех... Начали! И-и-раз! И-и-два! И-и-и-три!.. — Дроздов принял позу дирижера, вставил в глаз стеклышко, словно это был монокль, и стал взмахивать рукой, а весь ансамбль стал стройно, однако же совершенно беззвучно маршировать по кругу. — В чем еще дело? — требовательно спросил Дроздов: — Почему все молчат? Может быть, все хотят играть в бирюльки?

— Мы не хотим играть в бирюльки мы вообще не хотим играть мы хотим откашляться

— Так бы и сказали!

— Так и говорим — ответили крохотные Шевыревы, без команды остановились, как по команде, откашлялись, сплюнули и заявили Дроздову: — Теперь давай давай

Дроздов дал дирижерский взмах, крохотные Шевыревы снова двинулись по кругу, и снова ни звука.

— В чем дело, черт побери?

— Мы забыли высморкаться

— Валяйте! Может быть, вы все забыли еще что-нибудь сделать?

— Пока что ничего не забыли давай давай

— И-и-раз! И-и-и-два! И-и-и-три!

Шагая по кругу, крохотные Шевыревы все тем же странным, не песенным, не декламационным, но и не разговорным голосом громко произносили:

Мы песчинки мы капли мы снежинки

Нас много

Мы пустыни мы океаны мы метели

Нас много

Мы молекулы мы листочки мы клеточки

Нас много

Мы камни мы деревья мы люди

Нас много

Мы живые мы мертвые мы живые и мертвые

Нас много

— Ну и что из этого? — спросил Дроздов, утомившись от непривычной для него дирижерской деятельности.