Три пункта бытия

Ну, например... Вот я вынимаю из пиджака ключ от комнаты № 721 (седьмой этаж дома для престарелых, по солнечной стороне, шестая дверь от лифта направо), вынимаю из кармана своего пиджака (или халата), кладу ключ на журнальный столик в холле все того же седьмого этажа — не на тот столик, что стоит рядом с окном, а на другой, уже облезлый и только кое-где сохранивший следы лака, на тот, который стоит от окна подальше... Кладу... положил... Аккуратно так положил и ушел в коридор... В холле никого, в коридоре никого, время к полуночи, свет почти везде погашен, обстановка благоприятствует пусть маленькому-маленькому, а все-таки нереальному случаю. Я ухожу в дальний конец коридора и долго-долго жду. Но когда я возвращаюсь в холл, ключ лежит там, где я его оставил. Точно там же.

А почему бы ему не исчезнуть? Почему бы не упасть на пол? Почему бы не повернуться колечком в сторону окна? Неужели и в самом деле на свете не может случиться даже и такого ирреального пустячка?..

Нет, не может, и это так обидно, так обидно — хоть плачь! Прожить почти до восьмидесяти лет и ни разу так и не увидеть ничего, кроме реальности, — ужас! Да разве мое мышление приспособлено только к реальности? И существует только ради нее? Ничего подобного! Реальность — это пожизненная тюрьма для моего мышления, для моей психики. В этой тюрьме тебя даже на прогулку никто не выводит, даже свиданий никогда не дают, даже писем с воли ты не получаешь ни от кого и никогда! Строгий режим...

Почему в самом деле ключ не может исчезнуть с того места, на которое я его положил? Я ведь не жду, что при этом будут нарушены такие законы природы, как закон сохранения вещества — вещество ключа никуда не исчезнет, и закон земного притяжения — я ведь не требую этого в принципе, не жду, что ключ упадет со столика вверх, на потолок, нет — пусть падает, как ему положено, — вниз, на пол, но пусть падает! Хотя бы один раз в год! Хотя бы один раз в восемьдесят лет! Вот тогда я бы действительно убедился, что жил так долго и так долго ждал не зря, потому что увидел чудо, получил письмо с воли. Маленькую такую записочку, одно слово «привет», но все-таки получил с той параллели, из той местности.

Но нет, мой ключ не может исчезнуть с журнального столика, это так, хотя больше ста тысяч японцев исчезли в Хиросиме за одну секунду... Никакого следа от них не осталось, и хоронить нечего — это уже позже стали хоронить умирающих. А тогда не оставалось ничего, что можно было бы положить в гроб или в урну, пепла и и того не было. И все это, видите ли, вполне возможно, это — все та же реальность?! Свобода распорядиться жизнью и прахом сотен тысяч человек — есть, а свободы одному человеку распорядиться собственным скелетом и мышечной тканью — нет. Абсурд!

Никогда не поверю, что в этом есть какая-то логика. Никогда не пойму, как японцы могли поверить, будто бы так и нужно было — «на всякий случай» и на Хиросиму, и на Нагасаки нужно было сбросить атомную бомбу?! По телевидению я видел одну красивую американку, она объяснила, что, не будь этой бомбы, война унесла бы еще больше жертв. Тогда, может быть, уничтожим какой-нибудь народ на всякий случай — чтобы он не затеял новой войны. По ее же логике в первую очередь нужно было бы уничтожить прежде всего тех, кто изобрел атомную бомбу.

Нет, я не жилец в этом «реальном» мире, я давно уже в нем не жилец, а если все-таки живу, так только потому, что во мне все еще живет ощущение некой нереальной жизни, ей-богу! Ну вот, например, я чувствую, что моя реальная старость и все болезни этой старости не имеют ко мне никакого отношения. Старость болеет, а сам я — ничуть, мои болезни навязаны мне все той же силой реальности, вот и приходится их нести так же, как человек несет на себе какой-нибудь груз, какой-нибудь предмет, скажем, сумку из магазина. Сумку, конечно, можно в любой момент бросить, а болезни, а старость — нельзя, вот и вся разница, имейте в виду, это единственная разница, других нет! Есть человек, и есть у человека груз, который он несет, так неужели человек и есть тот самый груз, который он несет? Если бы это было так, люди давным-давно стали бы какими-нибудь предметами — кирпичами, камнями, корзинами, чемоданами, рулонами туалетной бумаги, собственной одеждой и собственной обувью.

Нет-нет, старость — это не я, мои болезни — это не я! И когда мне нестерпимо больно: руки у меня болят, ноги болят, сердце, печень или голова болит, я никогда не поддаюсь мысли, что это болею я; болеют они — руки-ноги, сердце-печень, а я ни при чем. Я всегда только тот, который без ненавистного груза.

В конце-то концов ведь болеет моя реальность, не более того, но я ведь никогда не соглашался с тем, что, кроме реальности, во мне нет ничего другого.

Вот вы — проверьте себя! Проверили? Ну и что — ведь и вы такой же, как я, вы чувствуете в себе хоть что-нибудь, что никак не назовешь реальностью? То-то...

То-то. А теперь я попрошу вас по секрету: поймите меня в том, что я сам для себя задумал.