Три последних самодержца

Был московский Рейнбот. Рассказал, что Столыпин ему предложил быть в Петербурге градоначальником, но он отказался. Причина отказа — нервы измотались. Просил отпуска. Мое впечатление о Рейнботе, что с ним надо быть sur le qui-vive (Настороже (франц.)., что у него нет благородства, он на все способен, жестокий человек, sans foi, ni loi (Без стыда, без совести (франц.)., ни нашим, ни вашим, и тем это все становится опаснее, что он подкупает своею наружностью.

Рейнбот возмущен убийством Иоллоса, говорит, что надо во что бы то ни стало убийцу разыскать и его повесить, кто бы он ни был^{9}.

16 марта.

Штюрмер говорил, что 13-го Столыпин в Думе плохо говорил; что в это заседание он убедился, что правительство слабее оппозиции, — это наводит на тревожные мысли. Сегодня все наши гости признавали Столыпина ненадежным, что он ведет двойственную игру, что он левее «17 октября», что он — за равноправие евреев, что он опасную игру играет.

21 марта.

Многие говорили, что К. П. Победоносцев любил заниматься делами других министерств, а не своими. По словам Салова, Казань осталась без железной дороги ради Победоносцева, который сильно ратовал против железной дороги, приводя доводом, что он слишком любит этот город, чтобы допустить его соединение с рельсовым путем, который всегда портит все те местности, по которым проходит.

Сегодня Пуришкевич, хотя и не ругал Столыпина, но чувствуется, что он им недоволен, что он несерьезен для премьера. Про Коковцова сказал, что он настоящий оратор, его первая речь в Думе вчера была хороша, а вторая, которую он не мог подготовить и тоже вчера сказал, была в полном смысле блестящая. Эту речь он сказал в ответ на речь Кутлера по вопросу бюджета. Министрам, видимо, нравится говорить в Думе, и поэтому мало шансов, чтобы ее распустили. Отовсюду дурные вести — из Севастополя, из Курска тоже, а министры заняты разговорами.

28 марта.

Обедал с нами сегодня тамбовский епископ Иннокентий. Сегодня он был в Царском Селе у царя. Спросил его царь, видит ли он в нем перемену. «Похудели вы и постарели», — отвечал Иннокентий.

Из 25-минутной беседы с царем Иннокентий вынес впечатление, что царь сочувствует больше, чем всему другому, «Союзу русского народа» и совсем не сочувствует Думе, считает, что она сама себя упразднит, и видно, что он желает, чтобы скорей она была упразднена. Про Илиодора Иннокентий сказал, что волынский Антоний его предал, выслал его из Почаевской лавры. Иннокентий возмущен Илиодором, говорит, что он одержим монашеской болезнью, — он в «прелести». У Иннокентия большая подвижность движений, в лице также, говорит он игриво, живо, так что кн. Голицына, которая была у нас при нем, выходя, сказала: «Votre archeveque aime a rigoler»[118].

8 апреля.

Говорили относительно лекции Грингмута о диктатуре. Стишинский не согласен с Грингмутом, он против Дубасова как диктатора; он находит, что следует оставить теперешнее положение, но нужен другой Кабинет, с П. Н. Дурново во главе. Стишинский находит, что все идет хуже и хуже, например, за март месяц было 650 убитых террористами, а с тех пор, что Дума орудует, убийства страшно увеличились.

9 апреля.

Сегодня Валь, вспоминая про Плеве, говорил, что он, Валь, не сочувствовал системе провокаторства Зубатова, не сочувствовал рабочим союзам, в которых и Плеве напоследок разочаровался. Валь говорил, что Д. Ф. Трепова сгубила его трусость, что от трусости он умер. Зубатов представил Плеве Гапона, которому оказывал большое доверие, и Гапону выдавалось много денег на его деятельность. Валь открыл двойную игру Зубатова — из одесских сообщений она обнаружилась. О Дедюлине Валь очень печального мнения, что он малоспособная личность. Как градоначальник Дедюлин был неспособный — все сидел за бумагами в своем кабинете, хотя все-таки он был лучше Фуллона, который был ниже всякой критики — такой трус, что свой кабинет перенес в другую комнату, во двор, боясь с улицы покушения в окно. Теперь же Дедюлин как дворцовый комендант тоже ничего не значит — полное ничтожество, Фуллон устроил такую мебель в градоначальстве, которая напоминает меблировку кокотки. Возмущает Валя маленькая гостиная, которая устроена рядом с кабинетом градоначальника, где дамы подслушивали. Тоже Валь сказал, что, останься он градоначальником, при нем не было бы рабочих союзов, что он их признает крайне вредными и развращающими. Е. В. сделал возражение Грингмуту насчет Дубасова, который был им признан образцовым диктатором, что у Дубасова не хватило мужества подписать запрос министру народного просвещения Кауфману относительно школ, университетов и проч., подписанный 16 членами Гос. совета, — он отвильнул.

10 апреля.

Рассказывал гр. Толь, как он вчера представлялся царю. В разговоре с царем пришлось Толю что-то упомянуть про народный бунт. На это царь горячо воскликнул: «Бунта больше никогда не будет!»

12 апреля.