Три последних самодержца

Вчера Жеденев говорил, что Лауниц очень придает значение тому, «что скажут», «как посмотрят» на его распоряжения. Говорил также Жеденев, что его знакомый был на одном польском митинге, где, между прочим, говорилось, что ожидается из Киева приезд некоего революционера Гофмана, который должен привести список тех лиц, которые намечены революционным комитетом к убийству.

Вел. кн. Николай Николаевич конфирмовал приговор суда по делу убийства Мина, и Коноплянникову повесят сегодня ночью.

Остен-Сакен, бывший адъютант Куропаткина, говорил, что Куропаткин в полной немилости у царя, что даже не может поехать в Терриоки на свою дачу, так как тогда ему пришлось бы проехать через Петербург, куда, видно, не желают, чтобы Куропаткин приезжал. Царь не принимает также финляндского Оболенского.

29 августа.

Отовсюду страшные вести. В Царицыне, Камышине и Седлеце открытое вооруженное восстание, в Самаре и других местах полки внушают опасение, там Бузулукский полк со дня на день может взбунтоваться. Газета «Око» приостановлена Лауницем за вредное направление.

Сегодня А. А. Мосолов сказал, что Святополк-Мирский просил представиться царю, но царем ему было отказано. Теперь он подал свою отставку, которая, верно, будет принята. То же сказал Мосолов, что Столыпин высказывал царю свое неудовольствие на Трепова, что он разговаривает с корреспондентами и эти интервью печатаются. Вообще отношения Столыпина с Треневым самые дурные. Трепову сказано, чтобы никаких интервью у него не было, чтобы в политику он не вмешивался. Гейнц говорил, что в Седлеце убито 100 евреев.

4 сентября.

Дедюлин назначен вместо Трепова дворцовым комендантом. Царь поторопился с этим назначением.

8 сентября.

Максимович говорил, что он не сам оставил свое место старшего председателя судебной палаты, а был уволен за то, что отложил разбор дела Хрусталева (Носаря). Лауниц сказал, что молодежь, которой в Петербурге 23 тыс. человек, «шевелится». Максимович рассказал, что за два дня до начала дела он говорил предводителю дворянства гр. Гудовичу, что дело это придется отложить, но что отсрочка этого дела повлечет за собой его увольнение. Щегловитов, Трепов и царь требовали, чтобы дело не откладывалось. Дума со своей стороны требовала того же, чтобы на этом деле, по мнению Максимовича, разыграть революцию. Все свидетели по этому делу явились с браунингами, жандармы тоже были вооружены. В заседании присутствовали члены Думы — Родичев. Набоков, Аникин, Жилкин и др., именно такие, которые не скрывали своего сочувствия к подсудимому, — отложить было необходимо. И на другой день Максимович получил письмо от директора Департамента юстиции с предложением выйти в отставку.

10 сентября.

Интересный рассказ слышала от Палтова про Александра III и Черевина. Это было накануне 22 июля, дня именин царицы, матери царя. Ежегодно царь с семьей из Петергофа на яхте «Александрия», которой командовал Палтов, ездил к панихиде в Петропавловский собор. На этот раз погода была скверная, лил дождь. Царь, входя на яхту, сказал, что по такой погоде лучше не ездить, и приказал дать знать в крепость, что не приедет, и заказать панихиду в 2 часа в Петергофском соборе. Так как завтрак был приготовлен на яхте, то царь отправился с семьей в столовую, куда была приглашена, кроме прибывшей с царем свиты, и небольшая команда яхты — два офицера и двое еще служащих на яхте. Царь сел посредине стола, возле него — царица, Михаил Николаевич, Алексей Александрович, Рихтер, Басаргин; с другой стороны — возле царя фрейлина Кутузова, около нее цесаревич, теперешний царь, затем другие вел. князья, Черевин; напротив царя — командир яхты Палтов. Царь был не в духе и тер себе лоб.

Черевин только накануне вернулся из кратковременного отпуска, из костромского имения, куда ездил через Нижний. Под впечатлением Баранова, который был тогда нижегородским губернатором, Черевин стал говорить про его деятельность восторженно. В этот год свирепствовала холера, и в Астрахани губернатор Тевяшев, который ради жены своей, Козловой, пользовался расположением царя, оказался ниже всякой критики — во время беспорядков так перепугался, что спрятался от буйствовавшей толпы под стол. Баранов же, напротив, издал приказ — тех, кто производил беспорядки и смущал население ложными слухами, вешать или назначать санитарами в холерные бараки. Черевин прямо высказал, что в России он признает только одного губернатора — Баранова. Царь нахмурился еще сильнее, еще крепче стал тереть себе лоб и сказал:

— И что ж, по-вашему, надо сделать?

— Назначить повсюду областных генерал-губернаторов и дать им большие права, чтобы они действовали самостоятельно, а не ожидали указки с Б. Морской, а то теперь Россия управляется столоначальниками, — отвечал Черевин.

— И таким областным генерал-губернатором назначить П. А. Черевина? — не без язвительности сказал царь.

— Нет, ваше величество, куда Черевин теперь годен, всем известна его болезнь, не об этом дело.

— Vous etes trop mou[112], — сказал царь.