Три письма и тетрадь

Провожать гостей мне пришлось, можно сказать, официально, в статусе «жениха», стоя об руку с Верой. Именно этого я и боялся идя на поминки. Но теперь меня это даже не бесило, почему-то. Я размяк в общем благодушии. Последними мы прощались с полковником и его супругой. Дмитрий Дмитриевич впервые за всё время обратился ко мне напрямую:

— Рад был нашему знакомству, Александр. До встречи!

Теперь, когда не осталось других жильцов в доме, мы закрывали общую входную дверь в нашу часть дома длинным кованым крючком. Все шесть квартир на двух этажах, за исключением конторы, были в нашем распоряжении. У Веры, как последней жительницы, хранились ключи от всего дома. Я мог бродить по всему дому, выискивая следы пребывания других людей. Через общий чердак я пробирался в две другие части дома, которые уже не отапливались, двери и окна которых были заколочены с улицы досками. Не знаю, что меня влекло к изучению отпечатков чужих жизней. Я любил по найденным мною следам размышлять, как могли бы жить те люди, что было для них важно, что их радовало или что их печалило. Конечно, мои фантазии нельзя было проверить, но всегда такие упражнения приносили мне какой-то энергетический заряд.

Вера наводила порядок, моя помощь ей не требовалась. Я пошёл за сигаретами на Гагарина. В толпе на троллейбусной остановке я увидел Штольца и Егора. Впервые за долгое время я встретил их без навязчивого эскорта в виде Кати и Лены. Я предложил им пойти на Нариманова и отметить их временное освобождение. О полной амнистии для друзей я уже и не мечтал. Штольц отговорился тем, что они выполняют одно важное поручение своих родителей. По тому, как смутился Егор, я понял, что Штольц мне врёт. А соврать он мне мог только в одном случае: ему стыдно признаться, что оказались они здесь по прихоти своих припухших от безнаказанности подруг. Я сразу понял, что они рыскали по центру в поисках подарков для своих повелительниц. Позднее это подтвердилось. Штольц и Егор вскочили в подошедший троллейбус, а я пошёл к Вере. На фоне подруг моих друзей, она всё чаще казалась мне святой.

Пред аркой дома стояла иномарка. Причём, не автохлам, который уже начал проникать в город, а совершенно новенький «Вольво». Я открыл дверь квартиры и сразу понял, что к Вере прикатила её московская тётушка. Достаточно было сопоставить иномарку перед домом, кожаное пальто на вешалке и итальянские сапоги на обувной полке. Из кухни тянулся шлейф дорогого парфюма, который не мог перебить даже запах приготовляемой жаренной картошки. Я остановился на пороге кухни. Вера представила нас друг другу. Тётка холодно кивнула.

Тётя Света выглядела на свои сорок лет, хотя сразу бросалось в глаза, что она не жалеет средств и времени, чтобы соответствовать молодёжным стандартам красоты. Одета она была во всё «фирменное», как тогда говорили. На мой взгляд, немного полновата. Но моё мнение навряд ли было интересно тёте Свете. Она настойчиво старалась не замечать моё присутствие. Она всячески старалась показать мне, что пятно на обоях ей гораздо интереснее, чем моя персона. Я, не привлекая к себе внимания, ушёл в комнату дочитывать книгу. Книги занимали всё пространство Вериной квартиры, с пола до потолка. В армии я истосковался по хорошим книгам и теперь навёрстывал упущенное.

Почитать мне не дали. Вера и тётя Света начали накрывать стол в комнате. Я заметил, что в присутствии Веры, тётка смотрела на меня вполне миролюбиво, но стоило мне остаться с ней один на один, тётка смотрела на меня брезгливо. Как на помойного кота, которого она вдруг обнаружила на пороге своего дома. И она стояла перед выбором: дать пинка в направлении помойки или угостить куском заветренной колбасы.

За столом говорила, в основном, тётя Света. Она много хорошего сказала о матери Веры. В бокалах у нас было вино, которое привезла тётка. Я, можно сказать, с юных лет начал знакомиться со всем разнообразием вин, которые можно было найти на просторах одной шестой части суши, но к тёткину вину я оказался не готов. Вино тёти Светы вызвало во мне немое восхищение. Я начал украдкой изучать бутылку, в надежде отыскать такое вино в будущем. Тётка заметила и мой восторг, и мой интерес к вину:

— Вино из Италии. Его делает один аристократ по древнему семейному рецепту. Всё хранится в жутком секрете. Такое вино и в самой Италии не найдёшь.

Тётя Света выпила только один бокал, сказав, что ей скоро уезжать. Вера не пила. И всё вино доставалось мне. Я сразу же простил тётке все её презрительные гримасы в мою сторону. За то прекрасное вино, рецепт которого, к тому же, скрывался от всего мира, я был готов простить многое.

Мы посидели меньше часа, и тётка начала собираться. Вера просила тётю Свету остаться, но тётка отговорилась тем, что в Москве её ждут неотложные дела. Она обняла Веру:

— Ну, что я старая буду вам мешать? Пусть лучше твой молодой человек пойдёт мне машину прогреет. Справишься? — она повернулась ко мне и бросила ключи.