Три одиночества. Созидающий башню: книга II

— Давай ты сначала оклемаешься, — миролюбиво предложил Кейтиль, — а потом будешь наводить кипиш в городском совете. Договорились? — Видимо, Рис кивнул, потому что миротворец продолжил свои увещевания. — Ты лучше мне вот что скажи, парень, сколько обезболивающего ты принял, чтобы даже не заметить, как у тебя из бока кровища хлещет?

— Одну дозу, — проворчал Рис, — но штука оказалась просто забойная.

— Какая ещё штука? — в голосе Кейтиля явно зазвучали подозрительные нотки.

— Помнишь, я сварганил это зелье, когда пошёл сдаваться Ордену? — Риса явно не испытывал никакого раскаяния, скорее уж, гордость за своё гениальное изобретение.

— Ты совсем спятил?! — возмущённо прошипел Кейтиль. — Как тебе только в голову пришло колоть себе этот стрёмный шмурдяк? Ты же испытал свой препарат только на крысах.

— Крысам понравилось, — самодовольно заявил экспериментатор. — Не гони волну, Кит, нужно же мне было как-то унять эту боль. Тащиться в лабораторию, когда тебя от каждого движения перекашивает, совсем неприкольно, согласись. К тому же пришлось поторапливаться, мы провозились с пленником почти до заката.

— Ага, и ты устроил марш бросок с дыркой в печени, — Кейтиль сердито фыркнул, — очень умно́.

— Откуда мне было знать, что всё настолько серьёзно, — возмутился Рис, — рана выглядела безобидной, как большая царапина.

— Ты что, анатомию в университете прогуливал? — Кейтиль не позволил своему приятелю слиться. — Забыл, какие органы находятся в правом боку?

— Ну ладно, прокололся, с каждым может случиться, — попробовал смягчить сурового обвинителя Рис.

— Не морочь мне голову, — обвинитель ничуть не купился на его фальшивое покаяние, — нормальным людям такое безрассудство даже в страшном сне не приснится. В последнее время ты всё сильнее напоминаешь сладкоежку, который добрался до склада с шоколадом и пихает себе в рот всё, до чего может дотянуться. Рис, когда ты остановишься?

— Ты опять за своё, — раненый устало вздохнул, как бы демонстрируя посетителю, что тот вышел за рамки приличий и больничного режима.

— Перестань совать свою дурную башку в каждую сомнительную дырку в надежде, что кто-нибудь наконец возьмёт на себя труд её открутить, — столь длинную тираду Кейтиль выдал на одном дыхании, похоже, заготовил её заранее. — Этим ты свою погибшую семью не вернёшь.

— Я и не пытаюсь, — пробурчал Рис.

— Ага, ты всего лишь пытаешься к ним присоединиться, — его приятель и не подумал сбавить обороты. — Считаешь, что раз они погибли из-за твоего отказа служить Ордену, то ты теперь тоже не заслуживаешь жизни.

— А что, нужно было согласиться? — при упоминании Ордена взгляд Риса тут же потемнел, словно в его черепушке выключили свет.

— Я не знаю, как ты должен был поступить, — в голосе Кейтиля впервые с начала разговора промелькнуло сочувствие, — это был только твой выбор, и ты его сделал. Если сейчас ты считаешь, что ошибся, то не перекладывай эту ношу на других.

— Я и не пытаюсь переложить на тебя свою ношу, — огрызнулся Рис.

— Не на меня, на Киру, — Кейтиль устало вздохнул. — Думаешь, каково ей жить со смертником? Ты подумал, что с ней будет, если она потеряет уже второго мужа? А каково будет Тиночке, когда она потеряет второго папу?

— Всё, Кит, свали, дай мне немного отдохнуть, — взмолился раненый, — мне сейчас правда не до того, чтобы выслушивать твои нотации.

Поскольку обвиняемый был явно не в настроении продолжать этот тяжёлый разговор, Кейтиль решил поберечь собственные нервы и удалился, а у Киры все внутренности буквально сжались в комок от предчувствия беды. Оказывается, проблема была не только в ней самой, но и в Рисе тоже. Их обоих мучала боль утраты, не давая нормально дышать и радоваться жизни. Не исключено, что они так стремительно сблизились вовсе не из-за каких-то неземных страстей, а потому, что их цели идеально совпали. Им обоим требовалась спасательная шлюпка, и они обрели друг в друге спасение от боли прежних потерь. Что ж, такие отношения, наверное, можно было признать равноправными и даже справедливыми.

— Так, может быть, нас держит вместе именно осознание временности и недолговечности этой конструкции, которую мы по ошибке называем семьёй? — мысленно задала себе вопрос Кира, и эта непрошенная мысль сразу погрузила её в состояние какой-то тотальной беспомощности.

Наверное, в начале их бурного романа нежелание или неспособность забыть прошлое была даже естественной, а потому создание временного убежища, способного защитить от боли, с которой это прошлое было связано, можно было признать верным и рациональным решением. Двум неприкаянным скитальцам требовалось вовсе не надёжное жилище, в котором можно прожить остаток жизни, а всего лишь укрытие, чтобы переждать жизненную бурю. Вот они и не стали заморачиваться с капитальным строительством, а возвели своё убежище из того, что было под рукой. Однако за три-то года уже можно было справиться со своими комплексами и закрыть этот давящий на психику гештальт. Но нет, прошлое их так и не отпустило.