Три ночи

– Несносный человек, – проворчала неизвестно из-за чего расстроившаяся Эвелин и уставилась в окно на темные очертания попадавшихся по пути лондонских домов.

Ее муж вдруг издал хитрый смешок.

– Послушай, дорогая, ты когда-нибудь занималась любовью в экипаже?

– Что? – вскинулась Эвелин.

Одно плавное движение, выдававшее наличие у него большого опыта, и Люсьен уже сидел рядом с ней. Эвелин оказалась зажатой в угол экипажа, Люсьен же, опершись руками о стенку по обе стороны от ее головы, наклонился к ней.

– Я спросил, – прошептал он, – приходилось ли тебе когда-нибудь заниматься любовью в экипаже.

– Ты прекрасно знаешь, что нет.

Люсьен удивился:

– Так, значит, я был твоим единственным любовником?

У Эвелин запылали щеки, и она порадовалась, что ночь скрывает ее смущение.

– Я никогда не делала из этого тайны.

– Но до сих пор я и думать не мог... – Люсьен наклонился и прильнул губами к ее шее, щекоча языком пульсирующую жилку. – Значит, я единственный мужчина, касавшийся тебя?

Эвелин закрыла глаза и откинула голову, ее тело отвечало на ласку волнами дрожи.

– Люсьен, ты мерзавец.

Он усмехнулся, осыпая легкими поцелуями ее шею.

– По-моему, тебе давно известно об этом.

– Мы не можем... – Эвелин откашлялась и уперлась руками в его плечи. – Люсьен, мы уже почти дома.

– Хочешь, я попрошу кучера покатать нас по Лондону? – Согнутым пальцем он потянул вниз лиф платья с глубоким вырезом, и одна грудь оказалась снаружи. Люсьен наклонился ниже и поймал ртом набухший сосок.

– О Господи, – прошептала Эвелин, запустив пальцы в его волосы. Желание охватывало ее. Люсьен был очень опытен. И эта рассказанная им история о детстве, которая растрогала и смягчила ее... Несомненно, он предвидел это, негодяй!

Люсьен оторвался от груди Эвелин, за секунду до этого слегка стиснув зубами сосок и лизнув его напоследок. Затем он поцеловал ее в губы.

С губ Эвелин сорвался стон, как только он жадно впился в них, покусывая, растравляя ее, будто у них впереди уйма времени. В то же время Люсьен залез рукой ей под юбку и медленно продвигался вверх, пока не добрался до бедра. Еще немного, и он разденет ее.

Экипаж тряхнуло, и послышались проклятия кучера – одно колесо попало в рытвину. Люсьен тихо выругался и схватил Эвелин за бедро, удерживая от падения на пол. Экипаж наклонился, а затем выровнялся.

Эвелин сразу вспомнила, где они находятся.

– Люсьен, прекрати.

– Ты уверена, что хочешь этого? – Он гладил внутреннюю часть ее бедра.

Эвелин оттолкнула его руку.

– Мы не можем так вести себя, тем более что кучер сидит рядом.

– Уверяю тебя, мы не первые и не последние, кто занимается любовью в экипаже.

Эвелин поправила лиф платья.

– Нет, Люсьен. Ничего не изменилось.

Ее муж со смехом вернулся на свое сиденье.

– Кое-что все же изменилось.

– Что? – резко спросила она, расправляя юбки.

– Ты продемонстрировала преданность мне в присутствии моей семьи.

– Их обращение с тобой недопустимо.

В темноте сверкнула его белозубая улыбка.

– Твоя привязанность потрясает. Надеюсь, скоро она распространится и на мою постель.

– Сомневаюсь.

– А я нет. – С самоуверенным смешком Люсьен откинулся назад на своем сиденье, снова скрывшись в тени.

Глава 14

На следующее утро прибыл багаж из Корнуолла.

Эвелин стояла на коленях возле своего сундучка с вышивками и рассматривала содержимое. Этот сундучок и полученное вместе с ним письмо от миссис Бейнз затмили впечатление от вчерашнего бала и напомнили Эвелин о сложности ее положения.

В письме экономка сообщала, что выгодно продала некоторые вышивки и поэтому у нее хватит денег на содержание дома в течение следующего месяца. С отцом все в порядке, так что волноваться не стоит.

Эвелин положила письмо на стоявший рядом столик. Как ей не волноваться? Ее отец болен, она же замужем за человеком, который ненавидит его, поэтому она вынуждена тайком, словно воровка, посылать деньги на содержание отца. Такое положение не могло не вызывать беспокойства у Эвелин.

Она взяла из сундучка моток ярко-синих ниток, потянула за растрепанный конец, покрутила его. Остальные вышивки можно будет продавать по мере необходимости. У Эвелин появился месяц отсрочки, а этого достаточно, чтобы изготовить побольше изделий, и она может заниматься этим на виду у всех, не таясь даже от Люсьена. Кто догадается о подлинных ее мотивах, если вышивка считается общепринятым досугом благородных дам?

Но ей претила ложь.

Расстроенная Эвелин раздраженно бросила нитки назад в сундучок. Притворство не было свойственно ее натуре, и все эти тайные замыслы заставляли ее нервничать. И как ее угораздило оказаться замешанной в спор Люсьена с отцом?