Три нью-йоркских осени

Я копил пестрые осколки эмигрантской жизни. Выписывал в блокнот газетную хронику. Читал объявления газеты «Новое русское слово», в которой каждое иностранное имя пишется как угодно, лишь бы не было похоже на транскрипцию советских газет. Листал мемуары покинувших родину литераторов и воспоминания белых генералов. Смотрел статьи, где эмигрантские «знатоки» рассказывали о жизни в Советском Союзе, рассчитывая на неосведомленность и наивность читателей.

Все это я бросаю теперь в трубку эмигрантского калейдоскопа, где и без того много всяческих осколков: белых, зеленых, желто-блакитных и еще бог знает каких.

Встряхнешь трубку — один узор. Снова встряхнешь — другой.

Смотрите, замелькали имена! Иван Бунин. Рядом — «батько» Махно! Романист Мережковский и поэтесса Зинаида Гиппиус, когда-то хорошо известные литературной России, потом затерявшиеся в эмиграции. Итак, сначала осколки мемуаров.

«Начиная с 1947 года и до конца жизни И. А. Бунина приходилось в частном порядке собирать для него, лауреата Нобелевской премии, деньги среди богатых людей.

Он писал 5 декабря 1948 года: «Мне пошел 79 год, и я так нищ, что совершенно не знаю, как и чем буду существовать».

«Мережковский и его жена Зинаида Гиппиус были в 1936 году у Муссолини. «Дуче» спросил:

— А над чем вы теперь работаете, метр?

— Хочу писать книгу, дуче, о двух великих итальянцах: о вас и о Данте.

Тут, видимо, даже «дуче» слегка затошнило, и он не выдержал:

— Пиано, пиано…

Мережковский жаловался потом:

— Ну, какой он Наполеон: пишешь — не отвечает, просишь — не дает. Обманул, сукин сын, обманул!

Зашел разговор о Португалии. Мережковский сказал, обращаясь к Гиппиус:

— Там ведь тоже есть диктатор, Салазар? Зина, надо будет ему написать».

«Махно страдал от мысли, что войдет в историю гражданской войны с репутацией бандита. Он начал объяснять мне, что вел борьбу с погромами, что в его штабе были настоящие идейные анархисты…

Махно был сутул, на скуластом лице со вздернутым носом выделялся шрам на правой щеке. Он работал маляром и умер под Парижем в большой нужде».

Поворот трубки — и пошла плести узоры газетная хроника:

«В субботу 29 сентября открылась выставка Белого движения, на устройство которой устроители во главе с полковником В. Третьяковым тратили свои последние трудовые доллары.

Центральное место среди реликвий занимает знамя корниловского полка и несколько уцелевших кусков от гроба генерала Корнилова. В отдельных витринах размещены боевые ордена генерала Деникина. Среди образцов разного оружия имеется и кинжал генерала Врангеля».

«Полиция арестовала в Нью-Йорке Сергея Павленко, 35 лет. Он совершил налет на магазин спиртных напитков на Манхэттене. Налет принес ему 352 доллара. Павленко, имеющий уголовное прошлое, находится в тюрьме в ожидании суда».

«7 октября состоялся бал б. воспитанниц Харьковского института императрицы Марии Федоровны. Далеко не всем из них удалось получить от жизни хотя бы часть того, к чему когда-то в институте стремилось юное девичье сердечко под форменной пелеринкой. Отсюда легкий налет грусти о себе и тяжелая забота о добыче средств тем из них, к кому судьба была особенно сурова. К чести устроителей бала — они потрудились на славу. А один из гостей заявил, что на этом балу он забывает о своем восьмом десятке и чувствует себя кадетом».