– Что толку общаться, если в паре никто не считает себя обязанным придерживаться определенных правил? Если, например, один из супругов имеет связь на стороне, пристрастился к наркотикам или оскорбил второго супруга, то разговоры не устранят боль и не вернут доверие. Все-таки брак состоит из поступков. По-моему, люди слишком много говорят о том, что их беспокоит. Лучше бы они вместо этого сделали хоть что-нибудь для укрепления своего брака. Ты должен знать, что твоя супруга хочет от тебя, и делать это. А еще избегать поступков, вредящих вашим отношениям. Если твоя супруга поступает так же, брак не распадется.
– У вас с Кэт так? – с улыбкой спросил Мика.
– Да. У нас с Кэт так.
После Саксайуаман мы направились на экскурсию в главный собор Куско, поражающий воображение богатой обстановкой. Он оказался больше, чем нью-йоркский собор Святого Патрика, и был полон фресок и картин на религиозную тему. Везде сверкало золото и серебро – ими был отделан не только массивный алтарь, но и стены. Учитывая, сколько сокровищ испанцы отправили в Испанию, становится понятно, почему Писарро так жаждал завоевать инков.
Собор завораживал, однако Мику всецело захватила одна идея. Он привлек внимание гида и спросил:
– Скажите, а где картина, на которой Иисус ест морскую свинку?
В Перу морские свинки не являются питомцами. Это деликатес, их жарят к празднику. Когда первые испанские миссионеры пытались обратить инков в христианство, им пришлось учитывать особенности местной культуры, чтобы сделать свою религию более привлекательной для здешних жителей. И когда миссионеры заказали местному художнику написать картину с Тайной вечерей, остается лишь гадать, удивились ли они, увидев, что именно ест Иисус.
Вскоре мы уже смотрели на картину с изображением Иисуса в окружении учеников. Помимо хлеба и вина перед ним на блюде лежала жареная морская свинка.
Мика склонился ко мне и прошептал:
– Знаешь, у класса Элли в качестве питомца морская свинка.
– Правда?
– Ага. Ей это понравится. – И Мика тайком сфотографировал картину.
Музеи. Куда бы мы ни приехали, нас всюду водили в музеи, чтобы мы увидели памятники материальной культуры из истории местного населения. Если честно, многие музеи были откровенно скучны. Например, мы узнали, что почти каждая культура имела в прошлом – сюрприз! – глиняные изделия, так что мы тратили уйму времени на разглядывание кувшинов и чаш. Вскоре, естественно, они стали нам не интереснее посуды в собственном кухонном буфете. Однако наши гиды обожали кувшины и чаши и часами могли с благоговейным придыханием твердить о кувшинах и чашах.
– А в этом кувшине хранили воду! Посмотрите, как он отличается вон от того кувшина, в котором держали вино! Видите, он другой формы и цвета? Даже размер другой! Удивительно, какая развитая цивилизация! Различные жидкости хранились в различных кувшинах! Вы только представьте!
– Ух ты! Представьте только! – вторил Мика.
– Я пытаюсь представить, – подхватывал я.
– Различные жидкости! Различные кувшины! – восторгались гиды.
– Потрясающе, – кивал я.
Время от времени мы натыкались на действительно интересные экспонаты. К примеру, на кости, оружие или черепа. Особенно черепа. В музее Куско под стеклом хранилась целая коллекция черепов. Табличка была на испанском, но мы поняли слово «хирургия».
Нашего гида черепа и мысль о примитивной хирургии взволновали не так сильно. Он старался не обращать внимания на то, что мы с Микой разглядывали, будто оно каким-то образом бросало тень на респектабельность древних инков.
– Пустяки, – настаивал гид. – Идемте, я покажу вам кувшины и чаши, вон там, чуть впереди!
– Идите, мы нагоним вас, – отвечали мы.
Нас восхитило то, что инки оперировали на мозге. Мы разглядывали дырки в черепах, через которые производились операции. Они были размером с крупную монету и, судя по их расположению и тому, что они находились не на каждом черепе, операции на мозге практиковались не так уж и часто. Пока мы их разглядывали, я все пытался представить, через что приходилось пройти пациенту. И что говорил вождь, объясняя необходимость операции.