Три мушкетера в Африке

«Глубокоуважаемый господин Тор!

Странная случайность, связавшая Ваше имя с трагедией моего несчастного брата, показалась мне достаточной причиной обратиться к Вам, хотя мы незнакомы. Последнюю весть о себе мой брат, Франсуа Барре, подал из форта Мансон. При попытках разузнать что-нибудь о его дальнейшей судьбе я познакомилась с неким господином Буланже из военного архива. Странное совпадение, а может, неисповедимый Божественный Промысел, но… оказалось, что мой несчастный брат семь лет назад записался в Легион вместе со своими двумя приятелями, одного из которых звали Тор, а другого – Питмен. Так вот, после встречи с господином Буланже мне и пришла мысль написать Вам и узнать, уж не тот ли самый вы господин Тор, кто был другом моего брата. Если мои предположения верны, умоляю, напишите, что сталось с моим братом. Мне известно, что три года он отбыл заключенным в Колом-Бешаре (в наказание за побег), затем примерно год слал весточки из Мансона, после чего пропал бесследно. Полагаю, в форте должны сохраниться какие-то сведения о его дальнейшей судьбе. Очень прошу сообщить мне, а я найду способ отблагодарить Вас от всего сердца. Вместе нам наверняка удастся достичь большего, нежели действуя поодиночке. Остаюсь в надежде на Вашу любезную помощь

Ивонна Барре».

Мы приумолкли, письмо затронуло нас искренностью чувств. На наше счастье, Левина вывели во двор на прогулку, и можно было обсудить все без помех.

– Эта дамочка может сыграть важную роль в твоем деле, – сказал я Хопкинсу и, как всегда, оказался прав.

– Кто же этот господин Буланже? – размышлял вслух Хопкинс.

– Это настоящее имя Турецкого Султана, – сообщил Альфонс Ничейный.

– Да что ты говоришь!

Признаться, даже я был удивлен. Вот ведь какие подробности выясняются после двух десятков лет дружбы!

– Кто бы мог подумать, что у него вообще есть имя! – удивился Чурбан.

– Все складывается для Хопкинса удачно, – продолжил Ничейный. – Ведь если мы разыщем этого Франсуа Барре, тогда нетрудно будет доказать, что Тор и наш Чурбан – не одно и то же лицо.

– Лучше бы нам не встревать в это дело! – опечалился Хопкинс. – В результате опять угодим за решетку.

– Как это «не встревать»? Можно ли отказать даме в просьбе! В конце концов, мы солдаты.

– И джентльмены, – добавил я.

– Вот в этом я не уверен, – пробормотал Чурбан Хопкинс.

Тем временем возвратился с прогулки наш собрат по заключению.

– По-моему, – тотчас вмешался он в разговор, – истинным джентльменом можно считать того, кто не накладывает картофель в ту же тарелку, с которой ест мясо, – лишь бы гарнир пропитался мясным соком.

– Не знаю, не знаю! – возмутился Хопкинс. – Мне редко доводилось есть из тарелки.

– Не о том речь! – одернул нас Альфонс Ничейный. – Главное – узнать, куда подевался этот Франсуа Барре.

– Он сейчас в Игори, – сказал Левин.

– Что-о?! Так вы знакомы с Франсуа Барре?

– Это мой лучший друг. Во всей роте не нашлось ни единого человека, который имел хотя бы отдаленное представление о том, что такое омлет с помидорами а-ля Тюрбо! А Франсуа едал это блюдо. Сей факт скрепил нашу дружбу навеки.

– И где же он, этот ваш друг? – Мы замерли, с волнением ожидая ответа.

– Я ведь уже сказал: в Игори. Это будущий узловой пункт на той железной дороге, которую сейчас прокладывают у Конго. Франсуа сослали туда в наказание, поскольку он совершенно ослаб и внутренне сломался. Его обуяло так называемое тихое помешательство, которое отличается от буйного тем, что человек безо всякого сопротивления устремляется навстречу смерти.

– Как это?