Три мушкетера. Том второй

 Можно понять, какъ это родство Арамиса съ бѣлошвейкой, называвшей королеву своей сестрой, насмѣшило молодыхъ людей, но Арамисъ, два или три раза покраснѣвшій до ушей при грубыхъ шуткахъ Портоса, просилъ своихъ друзей не касаться больше этого вопроса, прибавивъ, что если еще кто-нибудь прибавитъ по этому поводу хоть одно слово, онъ больше не будетъ обращаться къ своей кузинѣ съ просьбой быть посредницей въ подобнаго рода дѣлахъ.

 Итакъ, больше не было и рѣчи о Маріи Мишонъ между мушкетерами, которые къ тому же добились того, чего желали, а именно: они получили разрѣшеніе освободить г-жу Бонасье изъ Бетюнскаго монастыря кармелитокъ. Правда, что это разрѣшеніе не могло имъ принести много пользы до тѣхъ поръ, пока они были въ лагерѣ Лярошели, то есть на другомъ концѣ Франціи. Поэтому д'Артаньянъ хотѣлъ обратиться къ де-Тревилю съ просьбой объ отпускѣ и объяснить ему прямо цѣль своей поѣздки, когда узналъ вмѣстѣ со своими гремя товарищами новость, что король ѣдетъ въ Парижъ съ конвоемъ изъ двадцати мушкеторовъ и что они назначены въ этотъ конвой. Они были очень обрадованы; слуги были отправлены впередъ съ багажомъ, а сами они выѣхали утромъ 16-го.

 Кардиналъ проводилъ его величество отъ Сюрженъ до Мозе, и тамъ король и министръ простились другъ съ другомъ въ самыхъ дружескихъ выраженіяхъ.

 Король жаждалъ развлеченій и потому спѣшилъ пріѣхать въ Парижъ какъ можно скорѣе, такъ какъ онъ желалъ быть тамъ 23 числа, но по временамъ останавливался, чтобы взглянуть на полетъ сорокъ. Охоту къ этому времяпровожденію внушилъ ему когда-то Линь, и съ тѣхъ поръ король навсегда сохранилъ къ нему особенное пристрастіе. Изъ двадцати человѣкъ -- шестнадцать очень радовались каждый разъ, какъ это случалось, но другіе четыре посылали эти остановки къ чорту, въ особенности д'Артаньянъ, у котораго постоянно звенѣло въ ушахъ, а Портосъ объяснялъ это, говоря:

 -- Одна очень знатная дама говорила мнѣ, что это означаетъ, что кто-нибудь говоритъ про васъ.

 Наконецъ конвой въѣхалъ въ Парижъ въ ночь на 23-е число; король поблагодарилъ де-Тревиля и позволилъ ему отпустить мушкетеровъ на четыре дня, подъ условіемъ, чтобы ни одинъ изъ его любимцевъ не показывался въ публичныхъ мѣстахъ подъ страхомъ попасть въ Бастилію. Первые четыре отпуска, какъ легко догадаться, были даны нашимъ четыремъ друзьямъ и даже болѣе того: Атосъ выпросилъ у де-Гревиля вмѣсто четырехъ -- шесть дней и кромѣ того прибавилъ еще двѣ ночи, потому что они выѣхали 24-го, въ пять часовъ вечера, а изъ любезности де-Тревиль помѣтилъ отпускъ 25 числомъ.

 -- Э, Боже мой! замѣтилъ д'Артаньянъ, какъ извѣстно, ни надъ чѣмъ не задумывавшійся:-- мнѣ кажется, что мы затрудняемся въ пустякахъ: въ два дня, загнавъ двѣ или три лошади (велика бѣда -- у меня есть деньги!), я доѣду до Бетюна, отдамъ настоятельницѣ письмо королевы и увезу дорогое сокровище, которое я ищу, не въ Лорень и не въ Бельгію, а въ Парижъ, гдѣ она будетъ лучше скрыта, особенно все время, пока кардиналъ будетъ стоять подъ Лярошелью. А затѣмъ, вернувшись изъ похода, отчасти по протекціи кузины Арамиса, отчасти за услуги, лично оказанныя нами королевѣ, мы добьемся отъ нея того, чего желаемъ. Оставайтесь же здѣсь, не изнуряйте себя напрасно усталостью: меня и Плянше совершенно достаточно для такого легкаго предпріятія.

 На это Атосъ спокойно отвѣтилъ:

 -- У меня также есть деньги, потому что я еще не пропилъ всѣхъ денегъ, оставшихся отъ брильянтоваго перстня, Портосъ и Арамисъ тоже еще не проѣли своихъ. Слѣдовательно, мы такъ же хорошо можемъ загнать четырехъ лошадей, какъ и одну. Но подумайте. д'Артаньянъ, прибавилъ онъ такимъ мрачнымъ тономъ, что молодой человѣкъ даже вздрогнулъ,-- подумайте только о томъ, что Бетюнъ -- тотъ самый городъ, гдѣ, кардиналъ назначилъ свиданіе женщинѣ, которая всюду приноситъ съ собой несчастіе, гдѣ бы она ни появлялась. Если бы вы имѣли дѣло только съ четырьмя мужчинами, д'Артаньянъ, я отпустилъ бы васъ одного, но такъ какъ вы будете имѣть дѣло съ этой женщиной, поѣдемте всѣ вчетверомъ, и дай Богъ, чтобы для того, чтобы съ нею справиться, насъ хватило даже и съ четырьмя нашими слугами.

 -- Вы меня пугаете, Атосъ, вскричалъ д'Артаньянъ:-- но чего же, Боже мой, вы опасаетесь?

 -- Всего, отвѣтилъ Атосъ.

 Д'Артаньянъ пристально взглянулъ на товарищей, лица которыхъ, какъ и Атоса, носили отпечатокъ сильнаго безпокойства, и они быстрымъ шагомъ продолжали свой путь, не промолвивъ ни слова.

 Вечеромъ 25-го числа, когда они въѣзжали въ Аррасъ и д'Артаньянъ остановился и слѣзъ съ лошади у гостиницы "Золотой Бороны", чтобы выпить стаканъ вина, какой-то всадникъ выѣхалъ съ постоялаго двора, гдѣ онъ перемѣнилъ лошадь, и галопомъ помчался по дорогѣ въ Парижъ. Въ ту минуту, какъ онъ выѣзжалъ изъ воротъ на улицу, вѣтромъ распахнуло плащъ, въ который онъ былъ закутанъ, хотя это было въ августѣ, и чуть не снесло его шляпу, которую всадникъ во-время схватилъ рукой въ ту самую минуту, когда она готова уже была слетѣть съ головы, и быстро надвинулъ ее себѣ на глаза.