- Благодарю, ваше величество, благодарю. Но я хотел бы заверить ваше величество - это не относится к господину де Тревилю, разумеется, - я хотел бы заверить ваше величество, что не те, кого ваше величество видит в любое время дня, наиболее преданны ему.
- Вы слышали, значит, что я сказал, герцог? Тем лучше, тем лучше! - проговорил король, сделав шаг вперёд. - А, это вы, Тревиль? Где же ваши мушкетёры? Я ведь ещё третьего дня просил вас привести их. Почему вы не сделали этого?
- Они внизу, ваше величество, и, с вашего разрешения, Ла Шене их позовёт.
- Да, да, пусть они явятся сию же минуту. Скоро восемь, а в девять я жду кое-кого… Можете идти, герцог, и непременно бывайте при дворе… Входите, Тревиль.
Герцог поклонился и пошёл к выходу. В ту минуту, когда он отворял дверь, на верхней площадке лестницы как раз показались три мушкетёра и д'Артаньян. Их привёл Ла Шене.
- Подойдите, храбрецы, подойдите, - произнёс король. - Дайте мне побранить вас.
Мушкетёры с поклоном приблизились. Д'Артаньян следовал позади.
- Тысяча чертей! Как это вы вчетвером за два дня вывели из строя семерых гвардейцев кардинала? - продолжал Людовик XIII. - Это много, чересчур много. Если так пойдёт дальше, его высокопреосвященству через три недели придётся заменить состав своей роты новым. А я буду вынужден применять указы во всей их строгости. Одного - ещё куда ни шло, я не возражаю. Но семерых за два дня - повторяю, это много, слишком много.
- Поэтому-то, как ваше величество может видеть, они смущены, полны раскаяния и просят их простить.
- Смущены и полны раскаяния? Гм… - недоверчиво проговорил король. - Я не верю их хитрым рожам. Особенно вон тому, с физиономией гасконца. Подойдите-ка сюда, сударь мой!
Д'Артаньян, поняв, что эти слова относятся к нему, приблизился с самым сокрушённым видом.
- Вот как? Что же вы мне рассказывали о каком-то молодом человеке? Ведь это ребёнок, совершеннейший ребёнок! И это он нанёс такой страшный удар Жюссаку?
- И два великолепных удара шпагой Бернажу.
- В самом деле?
- Не считая того, - вставил Атос, - что, если бы он не спас меня от рук Каюзака, я не имел бы чести в эту минуту принести моё нижайшее почтение вашему величеству.
- Значит, он - настоящий демон, этот ваш молодой беарнец, тысяча чертей, как сказал бы мой покойный отец! При таких делах легко изодрать не один камзол и изломать немало шпаг. А ведь гасконцы по-прежнему бедны, не правда ли?
- Должен признать, ваше величество, - сказал де Тревиль, - что золотых россыпей в их горах пока ещё не найдено, хотя богу следовало бы сотворить для них такое чудо в награду за горячую поддержку, оказанную ими вашему покойному отцу в его борьбе за престол.
- Из этого следует, что гасконцы и меня сделали королём, не правда ли, Тревиль, раз я сын моего отца? Что ж, в добрый час, это мне по душе… Ла Шене, пойдите и поройтесь у меня во всех карманах - не наберётся ли сорока пистолей, и, если наберётся, принесите их мне сюда. А пока что, молодой человек, положа руку на сердце, расскажите мне, как всё произошло.
Д'Артаньян рассказал о вчерашнем происшествии во всех подробностях: как, не в силах уснуть от радости, что увидит его величество, он явился за три часа до аудиенции к своим друзьям, как они вместе отправились в кабачок и как Бернажу, подметив, что он опасается, как бы мяч не попал ему в лицо, стал над ним насмехаться и за эти насмешки чуть не поплатился жизнью, а г-н де Ла Тремуль, бывший здесь совершенно ни при чём, чуть не поплатился своим домом.
- Так! Всё именно так, как мне рассказал герцог!.. Бедный кардинал! Семь человек за два дня, да ещё самых дорогих его сердцу!.. Но теперь хватит, господа, слышите? Хватит! Вы отплатили за улицу Феру, и даже с излишком. Вы можете быть удовлетворены.
- Если ваше величество удовлетворены, то удовлетворены и мы, - сказал де Тревиль.
- Да, я удовлетворён, - произнёс король и, взяв из рук Ла Шене горсть золотых монет, вложил их в руку д'Артаньяну. - И вот, - добавил он, - доказательство, что я доволен.
В те времена понятия о гордости, распространённые в наши дни, не были ещё в моде. Дворянин получал деньги из рук короля и нисколько не чувствовал себя униженным. Д'Артаньян поэтому без стеснения опустил полученные им сорок пистолей в карман и даже рассыпался в изъявлениях благодарности его величеству.
- Ну и отлично, - сказал король, взглянув на стенные часы, - отлично. - Сейчас уже половина девятого, и вы можете удалиться. Я ведь говорил, что в девять кое-кого жду. Благодарю вас за преданность, господа. Я могу рассчитывать на неё и впредь, не правда ли?
- Ваше величество, - в один голос воскликнули четыре приятеля, - мы дали бы себя изрубить в куски за нашего короля!