- И вот, несмотря на мои крики, несмотря на моё сопротивление - я начинала понимать, что мне предстоит нечто худшее, чем смерть, - палач схватил меня, повалил на пол, сдавил в своих руках. Я задыхалась от рыданий, почти лишалась чувств, взывала к богу, который не внимал моей мольбе… и вдруг я испустила отчаянный крик боли и стыда - раскалённое железо, железо палача, впилось в моё плечо…
Фельтон издал угрожающий возглас.
- Смотрите… - сказала миледи и встала с величественным видом королевы, - смотрите, Фельтон, какое новое мучение изобрели для молодой невинной девушки, которая стала жертвой насилия злодея! Научитесь познавать сердца людей и впредь не делайтесь так опрометчиво орудием их несправедливой мести!
Миледи быстрым движением распахнула платье, разорвала батист, прикрывавший её грудь, и, краснея от притворного гнева и стыда, показала молодому человеку неизгладимую печать, бесчестившую это красивое плечо.
- Но я вижу тут лилию! - изумился Фельтон.
- Вот в этом-то вся подлость! - ответила миледи. - Будь это английское клеймо!.. Надо было бы ещё доказать, какой суд приговорил меня к этому наказанию, и я могла бы подать жалобу во все суды государства. А французское клеймо… О, им я была надёжно заклеймена!
Это было слишком для Фельтона.
Бледный, недвижимый, подавленный ужасным признанием миледи, ослеплённый сверхъестественной красотой этой женщины, показавшей ему свою наготу с бесстыдством, которое он принял за особое величие души, он упал перед ней на колени, как это делали первые христиане перед непорочными святыми мучениками, которых императоры, гонители христианства, предавали в цирке на потеху кровожадной черни. Клеймо перестало существовать для него, осталась одна красота.
- Простите! Простите! - восклицал Фельтон. - О, простите мне!
Миледи прочла в его глазах: люблю, люблю!
- Простить вам - что? - спросила она.
- Простите мне, что я примкнул к вашим гонителям.
Миледи протянула ему руку.
- Такая прекрасная, такая молодая! - воскликнул Фельтон, покрывая её руку поцелуями.
Миледи подарила его одним из тех взглядов, которые раба делают королём.
Фельтон был пуританин - он отпустил руку этой женщины и стал целовать её ноги.
Он уже не любил - он боготворил её.
Когда этот миг душевного восторга прошёл, когда к миледи, казалось, вернулось самообладание, которого она ни на минуту не теряла, когда Фельтон увидел, как завеса стыдливости вновь скрыла сокровища любви, лишь затем так тщательно оберегаемые от его взора, чтобы он ещё более пылко желал их, он сказал:
- Теперь мне остаётся спросить вас только об одном: как зовут вашего настоящего палача? По-моему, только один был палачом, другой являлся его орудием, не больше.
- Как, брат мой, - вскричала миледи, - тебе ещё нужно, чтоб я назвала его! А сам ты не догадался?
- Как, - спросил Фельтон, - это он?.. Опять он!.. Всё он же… Как! Настоящий виновник…
- Настоящий виновник - опустошитель Англии, гонитель истинно верующих, гнусный похититель чести стольких женщин, тот, кто из прихоти своего развращённого сердца намерен пролить кровь стольких англичан, кто сегодня покровительствует протестантам, а завтра предаст их…
- Бекингэм! Так это Бекингэм? - с ожесточением выкрикнул Фельтон.
Миледи закрыла лицо руками, словно она была не в силах перенести постыдное воспоминание, которое вызывало у неё это имя.
- Бекингэм - палач этого ангельского создания! - восклицал Фельтон. - И ты не поразил его громом, господи! И ты позволил ему остаться знатным, почитаемым, всесильным, на погибель всем нам!
- Бог отступается от того, кто сам от себя отступается! - сказала миледи.
- Так, значит, он хочет навлечь на свою голову кару, постигающую отверженных! - с возрастающим возбуждением продолжал Фельтон. - Хочет, чтобы человеческое возмездие опередило правосудие небесное!
- Люди боятся и щадят его.
- О, я не боюсь и не пощажу его! - возразил Фельтон.
Миледи почувствовала, как душа её наполняется дьявольской радостью.
- Но каким образом мой покровитель, мой отец, лорд Винтер, оказывается причастным ко всему этому? - спросил Фельтон.
- Слушайте, Фельтон, ведь наряду с людьми низкими и презренными есть на свете благородные и великодушные натуры. У меня был жених, человек, которого я любила и который любил меня… мужественное сердце, подобное вашему, Фельтон, такой человек, как вы. Я пришла к нему и всё рассказала. Он знал меня и ни на миг не колебался. Это был знатный вельможа, человек, во всех отношениях равный Бекингэму Он ничего не сказал, опоясался шпагой, закутался в плащ и направился во дворец Бекингэма…
- Да, да, понимаю, - вставил Фельтон. - Хотя, когда имеешь дело с подобными людьми, нужна не шпага, а кинжал.
- Бекингэм накануне уехал чрезвычайным послом в Испанию - просить руки инфанты для короля Карла Первого, который тогда был ещё принцем Уэльским. Мой жених вернулся ни с чем. «Послушайте, - сказал он мне, - этот человек уехал, и я покамест не могу ему отомстить. В ожидании его приезда обвенчаемся, как мы решили, а затем положитесь на лорда Винтера, который сумеет поддержать свою честь и честь своей жены».