Три месяца, две недели и один день

— Нет, не становишься, — я рассматриваю её сегодняшний облик, состоящий из джинсов, серой майки и расстёгнутой клетчатой сиренево-белой рубашки, и естественно не наблюдаю ни единой жировой складки или чего-то подобного, что выдаёт в человеке лишний вес и полноту, — ты выглядишь так, как и должна. Не толстой, а беременной. Может быть, однажды, оглянувшись назад, ты поймёшь, что это были если и не самые лучшие дни в твоей жизни, то, по крайней мере, одни из таких, — кончики наших пальцев соприкасаются на мгновение, когда она принимает планшет из моей руки и откладывает его на кухонный стол из светлого дерева, проникновенно смотря в мои глаза. В глубине души мне ничего не хочется так сильно, как дотронуться до её волос, провести по ним ладонью и попросить её измениться, захотеть стать матерью и вернуться ко мне, будто это не я был тем, кто ушёл, но все эти мысли сплошь утопичны, ущербны и глупы. Я отступаю назад, потому что дистанционная близость небезопасна. Она внушает то, чего нет, и превращается в то, что не должно происходить. Нужно быть полным идиотом, чтобы попасться на эту удочку снова.

— Я так не думаю, — но, возможно, я, такой дурак, всегда буду этого ждать и, будучи с ребёнком на руках, постоянно придумывать всякие небылицы, лишь бы её оправдать и, начиная с определённого возраста, стараться убедить его, что он ей нужен, даже если её нет рядом. Боже, я безнадёжен. И со стороны это без всяких там преувеличений просто отвратительно.

— Я знаю.

— Это не то, что я захочу повторить даже спустя годы. Токсикоз, растяжки, болевые ощущения в пояснице, отекающие ноги и всё такое прочее.

— А по тебе и не скажешь, что тебя что-то мучает, — ядовитые колкости быстро и энергично стали моей омерзительной привычкой, но с каждым разом от них, очевидно, всё меньше и меньше толку. Наверное, не за горами и тот момент, когда они сами собой сойдут на «нет».

— Я рассуждала в целом, и только. Включать в себе врача нет необходимости, — она знает, что в случае чего именно у специалиста мы немедленно и окажемся, и, наверное, её слова призваны остудить мою насторожённость и заставить меня, опять взвинчивающегося и распаляющегося, сбавить обороты. Но работает это откровенно плохо, потому что в случае с ней за любым вроде как намёком на заботу и ласковое внимание зачастую незамедлительно следует демонстрация истинных взглядов и точек зрения. — Но если бы не шрам, я бы попросила сделать мне кесарево.

— И думать об этом не смей, — вдруг ребёнка случайно порежут? Нет, не допущу. Только через мой труп. Пусть рожает сама. Её забота о красоте собственного тела и отсутствии в нём изъянов в данном случае лишь пойдёт на пользу дела. Жаль только, что о многих вещах я даже не подозревал, пока не развёлся, обнаружив, что моя жена, оказывается, не собирается обременять себя детьми, памперсами, сосками и прочими атрибутами жизни с ребёнком, но не посчитала нужным посвятить меня в свои представления о будущем до того, как мы стали законными супругами и поклялись любить друг друга до гроба. Впрочем, что уж теперь говорить. Пусть полноценная семья, по всей видимости, не для неё, я очень постараюсь любить нашего малыша за нас обоих.

— Я и не думаю. След ведь никогда не заживёт.

— Ты подозрительно сильно осведомлена.

— И снова этот умоляющий тон.

— В каком смысле?

— Да брось, Картер. Ты уже думаешь, что я выяснила всё это, потому что мне всё-таки не плевать, но с ним это никак не связано.

— Так ты просто ищешь варианты, как бы тебе выбраться из всего этого максимально безболезненно?

— Так и есть.

— Ну кто знает, может, тебе и повезёт. Даже без хирургического вмешательства. А сейчас мне нужно ответить, — я извлекаю сотовый из заднего кармана штанов и, увидев имя, понимаю, что для этого разговора лучше выбрать другую комнату и вообще подняться наверх. Наверняка он будет слишком личным и громким, и вести его в присутствии Оливии я просто не смогу.

— Нет, не нужно. Вдруг это…

— Это просто мама. Я отлучусь ненадолго.

— Только не говори мне, что до сегодняшнего дня они ничего не знали.

— Да, я трус. Но давай ты выскажешь мне всё, что думаешь по этому поводу, чуть позже, ладно?

***

— Он твой?

— Я думаю, что да.

— Если она тебе изменила, как ты можешь быть уверен?

— О Боже, мама, всё было не так, — сидя в изножье кровати и слыша невольное возмущение в своём голосе, отвечаю я, нервно сжимая переносицу пальцами левой руки, но оставляя её в покое буквально через мгновение. — Это не то, что я имел в виду, — я обмолвился, что меня предали, и только, и наотрез отказался уточнять что-либо конкретное, и, исходя из этого, в возникших догадках есть напрямую лишь моя вина, но всё-таки я и подумать не мог, что родители придут именно к выводу о неверности. Насколько же сильно надо не то что не полюбить, а даже просто так и не принять человека, чтобы впоследствии это стало первой причиной, пришедшей в голову, как той, что объясняет его развод с твоим сыном?