Три месяца, две недели и один день

Ты спросил меня, что бы я делала, если бы ты погиб, как бы себя чувствовала и что испытывала. Знаешь, мне хотелось ответить тебе в ту же самую секунду. Сказать что-то конкретное и определённое по поводу всего и сразу. Но даже сейчас я не думаю, что обладаю правильными словами. Я не знаю, что было бы со мной. В смысле я знаю, чего бы ждали от меня окружающие, что мне необходимо было бы делать, но все эти вещи совершала бы и решала не я, а всего лишь моя оболочка. Словно отделившаяся от тела часть меня, которая ещё была бы способна реагировать и существовать. Но истинная «я», та «я», что лишилась единственного человека, рядом с которым и для кого ей хотелось быть настоящей, умерла бы в тот же миг вместе с тобой. Потеряв тебя там, откуда не возвращаются. Я бы чувствовала лишь пустоту, дыру и смерть. В той точке, где обычно бьётся сердце, да и в каждой клеточке организма тоже. Я уже ощущаю это. Прямо сейчас. И не только. Скорее минуту за минутой. День за днём. Неделю за неделей. Иногда я так и слышу в своей голове твой голос. То, как он говорит мне, что всё это исключительно мой выбор, а значит, и моя вина. Что ты не обязан ни быть со мной, ни даже присматривать или спрашивать про меня, когда я сама отказалась от всего этого. Он абсолютно прав. И он покрывает меня ранами. Открытыми и кровоточащими. Всё увеличивает и увеличивает их количество на моей коже и по всему телу. И это тоже ожидаемо.

Ты, наверное, сейчас удивлён. Если, конечно, вообще читаешь это. Удивлён и не веришь, что я так откровенна и в некотором роде честна по сравнению с тем, как со мной всё было раньше, да и для меня самой это всё ещё за гранью. Но я стараюсь не думать об этом слишком сильно. Иначе испугаюсь и не смогу ни продолжить, ни закончить. А я ведь хожу к психологу. Меня отвела Дениз. Сказала, что понимает, но всё равно не понимает. Я и сама далека от этого. Спросила, действительно ли я хочу не быть спасённой. Но я не хочу. Тем не менее, у меня бывают разные дни. Когда я говорю и говорю, и не могу остановиться, и ей не надо звонить мне снова и снова, чтобы убедиться, что я помню про сеанс и пойду. Но гораздо чаще ей приходится приезжать и ехать вместе со мной, и сидеть снаружи, иногда даже вместе с мальчиками, пока, находясь внутри, я оказываюсь не в состоянии сказать ни слова, будто знание того, что люди, которых я знаю лично, находятся в двух шагах от меня, стопорит мой рассудок мыслью, что я могу быть услышанной.