Три месяца, две недели и один день

У меня нет никого, кроме Александра, есть только он один, и потерять его… Это бы моментально лишило мою жизнь всякого смысла. Я могу только предполагать, как это убивает, когда ты сталкиваешься сразу с двойной трагедией, но, наверное, должен продолжать жить, собирать себя по утрам по кусочкам и вставать с постели. Потому что у тебя есть ещё дети, которым не объяснить всего, особенно самому младшему из них. Я бы мог не вставать, полноценно отдаться горю, но жена Коби Брайанта вряд ли может себе такое позволить. От неё столько всего сейчас зависит, множество решений, которые необходимо принять, чтобы обеспечить новое будущее для своих детей в условиях новых реалий. Дать им понять, что, только будучи вместе, они всё преодолеют. Заверить их, что однажды боль непременно станет терпимой и переносимой. Даже если это ложь. Ложь, которая, впрочем, им необходима.

— Сэм, Пол, может быть, вы позвоните Ванессе? Мне кажется, нам стоит всем собраться и съездить к ней, — я понимаю, почему Джейсон предлагает это, желая поддержать женщину всей командой, отдать дать уважения её мужу и его верности клубу, но всё это было до нас. Мне не кажется это необходимым и правильным. Ехать в чужой дом, где большинство из нас ни разу не были, и говорить какие-то неловкие слова соболезнования в первые же минуты после знакомства.

— Нет, не стоит, — я вмешиваюсь неожиданно для самого себя, вставая и временно смотря на Джейсона, как на близкого человека и дедушку своего сына, а не как на просто тренера. Это наверняка первые слова, что я говорю ему с того мгновения в самолёте. Может, вслед за ними снова наступит длительное молчание, но сейчас я не в состоянии смолчать. — Сэм и Пол могут съездить от имени всех нас. Но нам там нечего делать. Большинство здесь присутствующих не знают эту семью лично. Сейчас не время устраивать всё это.

— Дерек.

— Поверь мне. Потеряв ребёнка, я бы не хотел впускать чужих людей, которых вижу впервые в жизни, в свой дом. Уверен, ты тоже это поймёшь, если задумаешься, — мои слова совершенно необдуманные в том смысле, что это не приватная беседа один на один, а они косвенно касаются личных взаимоотношений, но мне всё равно на возможное мнение остальных.

— Ладно, — почти в ту же секунду, едва я заканчиваю, он кивает мне. Клянусь, какой-то части меня хочется сказать ему, что он может приехать в любой момент, когда только пожелает, и провести с Александром хоть весь день, но это слишком то, о чём я впоследствии могу пожалеть. Видя его или Мэриан, или их обоих, ведь нет не единого шанса, что я позволю эту встречу без своего непосредственного присутствия, и осознавая, что всего этого не происходило бы без предварительной договорённости. Это будет ужасно. Каждая чёртова секунда. Они всё равно не пробудут долго, потому что Александр слишком маленький, чтобы долго не спать и так скоро начинать интересоваться людьми. Я так и вижу, что сначала он плачет и плачет, не позволяя взять себя на руки каким-то непонятным дяде и тёте, а потом, если вдруг повезёт, и это всё-таки случится, уже вскоре засыпает или просит о кормлении или о том, чтобы его переодели. Так что всё это исключительно бесперспективно и в корне нерационально. — Тогда встречаемся в холле через двадцать минут. Убедитесь, что ничего не забыли. Пора выезжать в аэропорт.

Я выхожу из конференц-зала первым и не жду никого, сразу же нажимая на кнопку лифта, когда оказываюсь возле него. Мне нужно как можно скорее оказаться в номере, и только мои ноги переступают через порог, как рука уже набирает номер.

— Дерек, милый.

— Покажи мне его, — я говорю это почти грубо и с непонятной злостью, скорее всего, на самого себя из-за собственного поведения и отсутствия всякой терпимости по отношению к сыну в первые его дни дома. — Покажи мне Александра, мама.

— Он спит.

— Неважно. Я просто хочу его увидеть.

Мы были постоянно на связи в течение всей этой недели, но я ни разу не просил присылать мне фото, не требовал, чтобы Лилиан или наша мать перевели камеру при видеосвязи на ребёнка, и теперь чувствую себя глупым. Осознанно упустившим какие-то вещи и не имеющим ни единой возможности их вернуть, пусть они и вряд ли заключались в чём-то действительно особенном. В конце концов ему всего двадцать один день от роду. Александр ещё очень и очень нескоро сделает что-то по-настоящему волнующее и запоминающееся. Вроде первого передвижения ползком или первого шага.

— Хорошо. Я сейчас поднимусь наверх.