Три мешка хитростей

– Да ладно тебе, – отмахнулась я, – мне Клавдия Васильевна Сироткина все рассказала. Ты, Валентина, посылаешь ей каждый месяц по две тысячи рублей, а почему?

– Значит, вы не бухгалтер? – догадалась Валентина.

Я нагло ухмыльнулась:

– Конечно, нет.

– Безобразие, – возмутилась Загораева, – сейчас вызову охрану…

– Отлично!

– Почему? – оторопела женщина.

– Потому что сама не уйду, пока не узнаю, зачем ты прикидывалась адвокатом Рюрикова. Ну-ка, говори быстро, кто тебе велел отсылать ей деньги? Не хочешь отвечать? Тогда прямо сейчас пойду к твоему начальству.

– Кто вы? – тихо спросила Загораева.

Я сначала хотела было заявить, что я частный детектив, но потом отчего-то передумала и сказала:

– Дочка Клавдии Васильевны, младшая. Меня долго в Москве не было, жила с мужем на погранзаставе. Приехала, а мать какую-то чушь несет… Деньги, Рюриков… Имейте в виду, дорогая, если надеетесь получить квартирку, то абсолютно зря! Знаем, знаем таких благодетелей – сначала запудрят мозги, копейки дадут, а потом бумажку подписать подсунут – и все, прощай жилплощадь!

– У меня есть квартира, – вяло сопротивлялась Валентина.

– Ага, у Муньки в заду, на «какашкиных двориках», – хмыкнула я, – а у моей матери Таганка, самый центр, лакомый кусочек. Зачем адвокатом прикидывалась, зачем врала? Нет, сейчас же иду к твоему начальнику, ишь ведь придумала старухе голову дурить!

– Погоди, – устало сказала Валентина, – никто никого обмануть не хочет. Ей действительно Рюриков деньги шлет.

– Врешь!

– Хочешь, он тебе сам подтвердит?

– Кто? – изумилась я.

– Ярослав!

– Где же я его увижу?

– Он тут сидит, в колонии – на поселении.

– Врешь!

Валентина усмехнулась:

– Ты какие-нибудь другие слова знаешь? Или на твоей погранзаставе только этот глагол известен. Заладила: врешь, врешь.

– А ты не ври!

– Да правду говорю, здесь Рюриков, в воскресение увидеть сможешь, а насчет бабки… В общем, слушай…

ГЛАВА 25

Валентина работает в колонии, или, как ее называют официально, в учреждении, почти десять лет. Сидит в бухгалтерии. Платят тут хоть и мало, зато регулярно, и дают льготы: бесплатный проезд в городском транспорте и скидки по оплате коммунальных услуг. Семьи у женщины нет, пыталась несколько раз устроить личную жизнь, да попусту, кавалеры попадались никудышные, сильно пьющие… Так и жила бобылкой.

В колонии, где Валя сводит дебет с кредитом, серьезных преступников нет, здесь только те, кто скоро окончательно выйдет на свободу. Собственно говоря, это не исправительно-трудовое заведение, а поселение. Пять дней в неделю заключенные работают за колючей проволокой и живут в бараке, а на субботу и воскресенье их, как правило, отпускают домой, впрочем, кое-кто ухитряется побывать в родных стенах и во время рабочей недели. Находятся тут одни москвичи…

Три года тому назад сюда из Коломны перевели Ярослава Рюрикова, малоразговорчивого, даже угрюмого мужика с худым, каким-то изможденным лицом. Валентина не общалась с заключенными, ее дело – бухгалтерия. Но однажды накануне сдачи годового отчета ей пришлось придти на работу в субботу. Колония была пуста, только на лавочке сидел Рюриков. Валечка прошла мимо него и увидела, как мужик глубоко вдохнул дым от ее сигареты.

– Хочешь закурить? – спросила женщина.

Ярослав настороженно кивнул. Негласные правила зоны предписывают: ни у кого ничего не просить и ни у кого ничего не брать…

Валентина протянула початую пачку «Золотой Явы», Рюриков аккуратно вытащил одну сигаретку.

– Бери все, – разрешила женщина.

Отчего-то ей стало жаль мужика. К остальным заключенным наведывались гости, да и в воскресенье они возвращались с сумками, набитыми продуктами. Ярослав же безвылазно находился в колонии, хотя тоже был москвичом. К нему никто никогда не приходил, и жил мужик на казенном довольствии, попросту голодал.

– Спасибо, – буркнул Рюриков и спрятал «Яву» в карман старой, донельзя грязной рубашки.

– Чего же не постираешь одежду? – не выдержала Валя.

– Она чистая, – спокойно пояснил Ярослав, – просто заносилась и вид всякий потеряла.

Валентина пошла на рабочее место, но худой, какой-то изможденный мужик стоял у нее перед глазами, и цифры не хотели складываться.

На следующее утро, сама не понимая, что делает, Валя купила у метро простенькую рубашку в серо-синюю клетку и дала ее Рюрикову.

– Носи, а ту выброси.

– Не надо, – отрезал мужчина.

– Бери, бери, от чистого сердца, – настаивала бухгалтерша.

– Что я, альфонс какой, – пробурчал Ярослав, – у бабы вещи брать, небось у самой зарплата – кот наплакал, лучше детям шоколадку купи, а рубашку мужу снеси.

Валентина вздохнула:

– Одинокой живу, сама себе хозяйка… Возьми, не обижай. А если совсем даром не хочешь, то почини мне за рубашку кресло. В субботу придешь?

В колонии существовала небольшая мебельная мастерская, и Валентина знала, что Ярослав работает там столяром.

– Хорошо, – неожиданно согласился Рюриков.

В субботу он и впрямь явился к Вале. Жила женщина в бараке, на первом этаже, в крохотной комнатушке.

– Да, – вздохнул Ярослав, – чего линолеум не поменяешь? Весь сопрел уж!