В Москве власть оставалась в руках Федора Годунова. В его распоряжении находилось несколько тысяч верных дворян и стрельцов. Власти заблаговременно подготовились к отражению казаков. В день восстания Годуновых своевременно известили о том, что красносельские «мужики изменили и хотяху быти в городе» (Москве). Тем не менее посланные в Красное село дворяне не дошли до села, «испужався, назад воротишася». Невероятно, чтобы воевод испугала горстка красносельских мужиков, вооруженных чем попало. Остается предположить, что они столкнулись с войском Корелы, силу которого они испытали под Кромами.
На столичных улицах к красносельцам «пристал народ многой». Однако следует учитывать, что массовое восстание москвичей началось позже, уже после оглашения письма Лжедмитрия на Красной площади. До того посланцам «вора» надо было прорваться через усиленно охраняемые городские укрепления. Без казаков Корелы они бы не добились успеха.
Прошло три недели с тех пор, как Корела со своими казаками ворвался в лагерь под Кромами и с помощью заговорщиков, а также «посошных» мужиков и прочего люда принудил к бегству главного воеводу и верных присяге дворян, не пустив в ход оружие. Возникает вопрос: не повторили ли казаки в Москве то, что ранее проделали под Кромами? Не они ли, смешавшись с толпой мужиков-красносельцев, провели эмиссаров самозванца на Красную площадь, разогнав по пути стражу у крепостных ворот и опрокинув заслоны, выставленные московскими воеводами?
Казаки доставили Пушкина и Плещеева на Красную площадь около 9 часов утра.
С Лобного места Гаврила Пушкин огласил послание «истинного» царя. Письмо было адресовано Мстиславскому, Шуйским и прочим боярам, дворянам московским и городовым, дьякам, гостям, торговым «лучшим» людям, а также и всему народу — «середним и всяким черным людем». Самозванец клеймил Бориса Годунова как изменника и возлагал на его сына вину за происшедшее «кроворазлитие». Стремясь привлечь на свою сторону бояр, Отрепьев снимал с них всякую ответственность за разорение северских земель и разгром его войска. Все то, писал Лжедмитрий, бояре делали по незнанию («неведомостью») и боясь казни. Царица Мария и ее сын Федька не жалели о земле, «да и жалети им было нечево, потому что чужим владели».
Самозванец напоминал боярам, какое «утеснение» претерпели они от Бориса; какие «разорение и ссылки и муки нестерпимые» были от него дворянам и детям боярским; каким поборам подвергал он купцов, лишая их «вольности» в торговле и забирая в счет пошлин «треть животов ваших, а мало не все иманы». Обещания Лжедмитрия были рассчитаны главным образом на власть имущих. Боярам было обещано не трогать их прежних вотчин, а также учинить им «честь и повышенье»; дворянам и приказным самозванец посулил царскую милость, торговым людям — льготы и снижение пошлин и податей.
Что касается народа, то ему Лжедмитрий кратко и неопределенно обещал «тишину», «покой» и «благоденственное житье».
Щедрые посулы в письме самозванца перемежались с угрозами. Непокорным «вор» грозил тем, что им «нигде не избыть» наказания от его «царские руки».
Толпа, собравшаяся на Красной площади, жадно слушала обличения Годуновых и верила, что «прирожденный государь» избавит страну от междоусобиц, чрезвычайных поборов, обременительной военной службы. Вскоре у Лобного места собралось «Московского государства всяких чинов людей многое множество»: «Пожар полон людей и у Троицы на рву (церкви Василия Блаженного. —
В Кремле с утра находились не только ближние люди («Тайный совет»), но и вся Боярская дума. Узнав о появлении толпы на площади, бояре поспешили к патриарху и известили его о «злом совете московских людей». Престарелый Иов со слезами на глазах умолял их сохранить верность присяге, но «ничего не успевашу».
Источники сохранили несколько версий относительно позиции Боярской думы в день переворота. По одной версии, народ ворвался в Кремль («миром же приидоша во град») и, захватив бояр, привел их на Лобное место.
Разрядные записи содержат известие, согласно которому сигнал к мятежу подал окольничий Богдан Бельский. Он будто бы поднялся на Лобное место и «учал говорить в мир: „Яз за царя Иванову милость ублюл царевича Дмитрия, за то я и терпел от царя Бориса“». Это свидетельство, однако, не находит подтверждения в записках очевидцев и современников.
Конрад Буссов, находившийся в Москве, писал, что царица Мария Григорьевна сама выслала на площадь бояр, сохранивших верность ее сыну. Чтобы пресечь агитацию посланцев «Дмитрия», бояре пригласили их в Кремль. Однако толпа помешала попытке убрать Пушкина и Плещеева с площади.
Ни русские летописи, ни иностранные авторы (К. Буссов, Я. Маржарет, И. Масса) не упоминают о переходе на сторону восставшего народа кого-нибудь из бояр. По словам Якова Маржарета, «Мстиславский, Шуйский, Бельский и другие были посланы (на площадь к народу. —