– Верно, – согласился Синицын. – Я вообще перво-наперво чай хотел предложить, но потом вспомнил, к чему наше с Андрюхой чаевничание привело, и решил – ну его в баню, этот чай с печеньем.
– Это правильно.
– Во-во. Ты, Мих, мужик правильный. А правильным мужикам надо что-нибудь погорячее. И без закуски.
– Ага. Ты еще про баб вспомни, – хохотнул Смирнов, поднимая стакан. – Ну, вздрогнули?
– Погоди, Миш, – остановил его собеседник. – Я вот тут хотел спросить тебя кое о чем.
– Ну так спрашивай, чего ждешь.
– Ты, Миш, это… тебе в боевых действиях участвовать приходилось?
– В боевых действиях?
Михаил Дмитриевич поставил стакан на стол и внимательно посмотрел на ученого.
– Знаешь, Шур, я вообще-то по профессии больше, хм, юрист, нежели боевик, но… да. Всякое в жизни бывало.
– Чечня? Или еще Афган?
– Ни то ни другое, – отрезал Смирнов. – Хотя и там и там по службе бывал. Врать не буду.
– А стрелять доводилось? И это… попадать? – не унимался доктор наук.
– Стрелять доводилось. А вот попадать – не знаю. Темно было. Туман войны, сам понимаешь, – отшутился Михаил Дмитриевич. – А что это тебя вдруг эта тема заинтересовала?
– Да как сказать, – почесал затылок Синицын. – Ты же сам говорил, пасут нас. Вдруг обложат со всех сторон, придется отстреливаться.
– Ты эти паникерские настроения брось. И вообще, стрелять в своих – последнее дело. А то, что пасут нас свои, ну то есть мои коллеги по цеху, – это почти наверняка так и есть.
– А вдруг чужие? Бандиты какие или вообще шпионы иностранные, диверсанты.
– Поживем – увидим, – пожал плечами «чекист». – В любом случае, до стрельбы дело лучше не доводить.
– Ну а если?
– А если припрет и вдруг выяснится, что перед тобой и впрямь враг, то я первый нажму на курок. И наплюю на всякие условности вроде Уголовного кодекса. Понял?
– Понял. Как не понять. Я, кстати, стрелять тоже умею. Оружия только нема.
– Понадобится – найдем и оружие. Но все равно, лучше бы обойтись без этого.
– Согласен, – вздохнул Шурик. – Отец мой покойный тоже так говорил. Хотя всю войну прошел, награды имел, ранен был дважды.
– А он у тебя что, в Великую Отечественную воевал? – удивился Смирнов. – Вроде бы не должен по возрасту.
– Почему это не должен? – ответно удивился профессор. – Ах, да, понятно. Не, он меня просто поздно родил, через двадцать лет после Победы. А так его в 42-м призвали. Работал помощником мастера на заводе, бронь была, но вот не смог усидеть, пошел на фронт добровольцем. Сначала в пехоту, потом в танкисты определили.
– Хм, у меня отец тоже танкистом был. И дядя двоюродный по матери. Отца в 44-м комиссовали вчистую, после ранения, а вот дядя домой так и не вернулся. Пропал без вести под Сталинградом.
– Под Сталинградом? – неожиданно заинтересовался Синицын. – А где именно? И когда?
– По документам считается, что в сентябре 42-го, 18-го числа, где-то в районе станции Котлубань.
– А звали его как?
– Постников Александр Викторович. Комиссар 215-го танкового батальона 12-й отдельной бригады. Он родом с Ветлуги, это в Горьковской области, а мой отец из Шахуньи, совсем рядом…
– Вот это да! – потрясенно пробормотал ученый. – Это что ж выходит? Мы, Миш, с тобой чуть ли не земляки и почти что однополчане?
– Это как?
– Дык, мой отец тоже оттуда, с Горьковской области, из Павлово-на-Оке. Плюс он под Сталинградом в тех же местах воевал, причем тогда же и, по всей видимости, в той же бригаде, что и твой дядя.
– Да уж, неисповедимы пути господни, – покачал головой Михаил Дмитриевич. – Чувствую, о многом нам еще говорить придется, а сейчас… Давай-ка, мы, Шура, сейчас… помянем их всех. Отцов и дедов наших. Всех, кто когда-то… за Родину…
– Помянем. Пусть им земля будет пухом.
Мужчины подняли стаканы и молча, не чокаясь, выпили. Третью. Последнюю. За тех, кто уже никогда не вернется.