Три кварка (из 2012-го в 1982-й)

– Да. Есть такое.

– А раз есть, значит, будет тебе, Миша, от меня отдельное поручение.

– Какое?

– Присмотрись-ка ты к этому пацану. Хорошенько так присмотрись.

– Когда начинать?

– А вот с завтрашнего дня и начни. Поедете вместе в Сокольники, пообщаетесь по дороге. Проверишь, каков он в деле. Через недельку опять здесь встретитесь. Он тебя шары поучит гонять, а ты вместе с Пашей спарринг ему предложи, поглядишь, как парень удар держит.

– А если откажется? Кому охота быть грушей на ринге?

– Это вряд ли. Да и вообще, думаю, он еще сумеет тебя удивить.

– В смысле?

– В смысле, не уверен пока, что грушей окажется именно он.

– Даже так?!

– А ты как думал? В общем, проверь парня по полной. Плюс родственников прошерсти, знакомых, друзей, девушку, если есть. И, что особенно важно, постарайся ни перед кем не светиться. То есть, корочки свои никому не показывай, работай как на чужой территории. Понял?

– Понял, Константин Николаевич. Сделаю.

Глава 17

Суббота. 18 сентября 1982 г.

Сегодня у меня выходной. С трудом выпросил его вчера сперва у Иваныча, а потом и у мастера, пообещав, что в воскресенье буду работать за четверых. Вместе со мной отгул получил и Шурик, правда, не на полный день, а только лишь до обеда.

Причины филонить у нас оказались разные. Я сослался на «требование военной кафедры», помахав бумажкой с печатями, выданной мне неделю назад подполковником Ходыревым, Синицын же продемонстрировал телеграмму отца, в которой Григорий Григорьевич настоятельно просил сына встретиться с ним утром в Москве. Вообще говоря, Шурика со стройки отпускать поначалу не собирались, однако когда он, проявив недюжинное красноречие, расписал в красках, кто у него отец, откуда летит и что собирается передать в качестве подарков сыну и его новым друзьям, Петрович сломался. Литровая бутыль шотландского самогона оказалась неубиваемым аргументом. К тому же мой приятель клятвенно пообещал не прятать ее под подушкой, а оприходовать тем же вечером в «тесном» кругу коллег, товарищей и наставников.

В итоге Шура Синицын с утра пораньше укатил на встречу с отцом, а я, пользуясь моментом, продрых почти до полудня. Паша с Мишей должны были появиться часам к двум, так что времени, чтобы встать, умыться, привести себя в божеский вид и набить брюхо чем-нибудь калорийным, хватило с лихвой.

…На том, чтобы я называл их обоих исключительно по именам и на «ты», настоял Ходырев-младший. Вживаться мол, надо в образ мажористого лопуха. С его доводами я согласился, так же как и Смирнов с Кривошапкиным: надо, значит, надо. Тем более, что тот же Павел, к примеру, парнем оказался весьма компанейским, с которым можно и за жизнь потрепаться, и подколоть без обид, и самому огрести от него, если случайно подставишься. Понятно, что на занятиях по ВП никакого панибратства со мной он не допустит, но вот вне службы, как выяснилось – запросто.

Со Смирновым получилось еще интереснее. В «Макстрое» двухтысячных отношения у нас с ним сложились вполне доверительные и, можно сказать, дружеские, поэтому лично для меня (когда отошел от первоначального шока) проблем с переходом на «ты» почти не возникло. А он, видимо, заранее проинструктированный руководством, со своей стороны этот переход форсировал. В результате чего в бильярдной быстро организовались две разновозрастные компании. Один стол оккупировали мы: капитан Кривошапкин, старлей Смирнов и я. На втором гоняли шары старшие (как по возрасту, так и по званию) офицеры: два майора и один подполковник.

Впрочем, спустя полчаса обе компании объединились. Отвлеклись от бильярдной игры и приступили к уточнению деталей предстоящей на следующий день «операции». Младший Ходырев, принявший на себя обязанности «начальника штаба», предложил нам на выбор два плана. План А, в котором меня сразу выводили на каталу-мошенника, и план Б, где главную роль играл капитан Кривошапкин, а я появлялся на сцене в самом конце и быстро отыгрывал профуканную товарищем партию.