Флинт кивнул и, повернувшись к Александре, сделал шаг вперед.
– Пилигримы… – начал он, – распространяют всякие слухи о смерти Николаса.
Он вздохнул и сказал:
– Вы же знаете, как ведут себя люди, когда им нечего делать.
Скоро, очень скоро им
– Что ты предлагаешь? – спросила Александра, подходя к Флинту, стоящему в дверях.
Руки его дрожали.
– Я думаю, они успокоятся, если им рассказать о том, как идет следствие.
Александра едва не рассмеялась, но сдержалась, постаравшись ничем не выдать своих чувств. Перед смертью Николаса пилигримы более всего боялись Северных Огней. Их слабые умы пугались всего, в том числе и всяких пустяков.
– Ты же понимаешь, я в трауре. Люди должны…
Снаружи донеслись женские крики. Но не они остановили ее, а выражение полного ужаса, которое появилось на лице Флинта. Глаза его расширились, дыхание замерло. Александра слишком хорошо знала своего слугу, чтобы понимать – тот боится, что Богиня услышит то, что кричит женщина.
Александра подошла к окну и распахнула его.
– Там нет ничего серьезного, Богиня! Пилигримы…
– Тихо! – оборвала слугу Александра. Внизу, на улице, какая-то женщина в горчично-желтом плаще, что-то крича и гримасничая, размахивала руками. Александра, прищурившись, вгляделась. Рогов у той не было, но это была одна из тех женщин, с которыми она встретилась, когда раскрыла свои планы Маннусу. Одна из страстных верующих, которых Богиня водила в Лабиринт.
Ее ноги ступали по священной земле.
Она делила с Александрой титул убийцы.
Женщина металась под окнами, выкрикивая слова, которых Александра не понимала – просто потому, что вслух эти слова произносить было нельзя. Как и сакральные свойства Лабиринта, смысл этих слов обязан был оставаться тайной. Но как бы ни сопротивлялся ум, смысл того, что кричала женщина, постепенно дошел до Богини. Та кричала о смерти Николаса и об убийстве, над ним учиненном. Звон в ушах Александры зашкаливал. Она принялась декламировать про себя ряды чисел. Красный свет застил ей глаза.
– Один из Богов убил другого! – хрипло вопила женщина.
Александра повернулась к Флинту, закрыла окно и, насколько смогла, спокойно проговорила:
– Жаль, что они распространяют столь нелепые слухи.
И покачала головой, словно происходящее было всего-навсего проявлением безумия.
– Распорядись, чтобы эту женщину убрали с улицы, ради ее же собственной пользы, – сказала она.
Она вернулась к своему чаю, который к этому времени безнадежно остыл.
– И пусть о ней позаботятся. Жалко будет, если с ней что-нибудь случится.
Садина
Несмотря на разлуку с матерью, со своим лучшим другом и с Фрайпаном, с которым так хорошо было коротать ночи у костра, Садина не чувствовала себя одинокой. Их всех старалась ей заменить Триш. Триш следила, чтобы Садина вовремя ела и пила, то есть вела себя как настоящая мать. Она же позволяла Садине подшучивать над собой, как это делал Айзек. И время от времени Триш изрекала нечто умное – в чем была совершенно похожа на старину Фрайпана. И вместе с тем все это было не то. Прошлое не вернуть, а чтобы обдумать настоящее, нужно было время и уединение. Так что усилия Триш отчасти были напрасны. Уединения Садине она дать не умела.
В редкие минуты, когда ей удавалось оставить Триш, Садина уходила на палубу и садилась спиной к кнехту, к которому крепился якорь. Минхо с капитанского мостика кивал ей, и Садина в ответ приветственно махала ему рукой. Больше всего Садине хотелось, чтобы и ей, и Триш было хорошо и вместе, и порознь, но сразу и окончательно добиться этого было трудно.
Она доставала из рюкзака Книгу Ньюта и, читая ее, скользила пальцем по истертым буквам, которые жили в кармане Фрайпана бог знает сколько лет. Не понимая, зачем она это делает, Садина нюхала страницы, но вместо ожидаемого запаха пота и затхлости ощущала аромат кожи и вкусной еды, готовить которую Фрайпан был настоящий мастер. От этого Садина еще больше тосковала по старику.
Пролистав несколько страниц, Садина позволила своим пальцам остановиться на случайном абзаце.
Чтобы не разреветься, Садина закрыла книгу. Она прочитает всю Книгу Ньюта, как и обещала Фрайпану. Но сегодня она этого делать не станет. Боль от потери Лейси и Карсона все еще жила в ее сердце; она не знала, встретится ли когда-нибудь с Айзеком и Фрайпаном и увидит ли живой и здоровой свою мать. Вспомнив близких, она почувствовала, как слова Ньюта острым ножом полоснули по ее сердцу.
– Эй! С тобой все в порядке?
Это была Триш. С почти яростным выражением лица она приближалась к Садине по слегка раскачивающейся палубе.