Спина у Михаила болела от тяжести и быстрой ходьбы. Он должен оказаться в Золотой Комнате ровно в полдень – именно в этот момент он обычно входит в главные покои Остатков нации. Постоянство – вот что внушает доверие Несущим Скорбь. Если Великий Магистр решал освятить их встречу своим присутствием, он являлся именно в это время, и именно ради его возможного явления здесь ежедневно собирался цвет Остатков нации. Михаил никогда не показывал своего лица, кутаясь в черную шерсть плаща.
Он чуть сдвинул свою ношу, распределив ее вес по своим широким плечам. Свинья теперь визжала прямо в его левое ухо. Если бы ее визг можно было перевести в слова, наверняка это было бы:
Михаил шел по брошенному туннелю, проложенному под городом, где жили Остатки нации. Этот туннель позволял Михаилу незаметно проникать в город и покидать его, минуя Ад, и добираться до люка, ведущего в Золотую Комнату Скорби. Наверху же злобные Сироты охраняли стены крепости, готовые убить любого – без предупреждения, не задавая лишних вопросов, не объясняя ничего.
Именно он набирал этих Сирот.
Он их тренировал и инструктировал.
Он вновь поправил на плечах свинью и, прежде чем продолжать свой путь по туннелю, покрепче замотал веревку на руке. Свинью он должен донести живой – это жертва. Он передаст зверя Несущим Скорбь, а те предложат его Вспышке в качестве жертвенного животного. Михаилу было наплевать на то, какой смысл может нести в себе такое жертвоприношение. Ему вообще было наплевать на смысл ритуалов как таковых.
Все время своего существования Остатки нации готовились к битве, последней и окончательной. И вот их время пришло, а потому его нужно было отметить жертвоприношением. Именно так поступали армии древнего мира – убивая жертвенных животных и брызгая их кровью на алтари и стены храмов, а также на лица воинов, идущих в бой. Михаил покажет Несущим Скорбь, как это делается. А потом он поведет их на войну, и многие воины Остатков нации умрут там смертью менее достойной, чем та, которую примет свинья. Какой ужасный круговорот! Жуткий круговорот. Люди вкушают мясо убитых животных, чтобы умереть и стать едой тех же самых животных!
В войнах нет никакого смысла. Но войнам смысл и не нужен. Все, что собирался сделать Михаил – это взять Нью-Петербург. Прекратить Эволюцию – раз и навсегда! И ему наплевать на горы мертвецов, которые появятся на его пути к этой цели – животные, люди, полушизы, Сироты…
– Почти дошли, – сказал он свинье, и животное успокоилось. С каждым новым шагом Михаил предвкушал конец своего путешествия. В мире, где возможности бесконечны, редко ощущаешь близость финала. Михаил, с тех пор как вернулся из мира шизов, ощущал его все реже. Чудо. Проклятье. Каким образом одна и та же вещь может нести в себе оба эти начала?
С одной стороны, жизнь Михаила принадлежала самому Михаилу. С другой стороны, она ему не принадлежала никогда. Он все видел через призму антиномий. Мозг его работал совсем не так, как мозг Александры, которая видела лишь то, что он позволял ей видеть.
Богиня Александра, которая была так озабочена тем, чтобы исправлять его языковые ошибки, стала жертвой своей самонадеянности. Ее
Она слышала лишь то, что хотела услышать, и видела только то, что желала увидеть. И не знала того, чего не знала. Именно война, разрывавшая надвое сознание Александры, позволяла Михаилу так легко ускользать от нее и отправляться к Остаткам нации, чтобы создать армию Сирот, которая одержала бы победу над Богиней и навеки уничтожила последствия Вспышки.
По мере того как Михаил приближался к туннелю, который вел в Ад, он все явственнее ощущал запах крови и страха. Запах пота, запах мочи, запах слез. В Аду содержались все запахи мира. Дикая свинья на его плечах вновь стала извиваться всем телом и визжать.
Зря он принес живого зверя. Гораздо легче было бы пробираться мимо туннелей, ведущих в Ад, не производя лишнего шума. С другой стороны, кто его услышит, кроме Сирот, которых здесь наказывают. А они наверняка уже при смерти.
Впереди, в некотором отдалении, открылись скрипучие двери, замыкающие туннель. Открылись или закрылись? Единственные звуки, которые Михаил слышал в Аду, были стоны и плач детей, заточенных в темных сырых казематах и жаждущих смерти как спасения.